Он бежал бы в одних шортах, в смешной плетеной шляпе и босой. Скользя по узким мощеным дорожкам, на которые стекала вода от мокрого белья, развешанного прямо над головой, мчался бы наперехват. Однако было уже ясно, что догнать страницу не получится. Лист оказался на противоположной стороне дороги, взмывал, подхваченный потоком воздуха от пролетающих мимо машин и летел прочь. Блестяще выполнив фигуру высшего пилотажа, он на секунду повис в воздухе и, роскошно рисуя движениями альпийскую ель, спустился на землю.
Андре смотрел на себя как бы сверху. К этому время он уже пробегал бы под окнами расположенных ниже домов. В них жили семьи, стоящие на учете в полиции, и которых вот уже полгода обещали выселить за неуплату. Заглядывать к ним в окна считалось опасной затеей, но к Андре они были доброжелательны. Он должен был бежать вдоль окон, как раз под одним из тех, откуда выплеснули почти полное ведро воды. К счастью, он наблюдал за всем этим с балкона, а вот лист утонул в грязи. Бумага впитала воду, оставив грязное пятно на ее поверхности.
Не сдвинувшись с места, он равнодушно смотрел вниз. Его будто не касалось, какая часть рукописи была утрачена. Он не собирался спускаться, и даже не задумался о том, чтобы спасти текст. Сев в излюбленное место, через минуту он уже дремал, выпустив из рук всю стопку.
Ему приснился короткий сон. Старый дом у подножья массива Монблан[2] окутал густой черный дым, с красным пламенем из окон вырывался чудовищный крик о помощи. Дом. Пламя. Крик. Андре вскочил от резкого запаха гари.
Запах шел с балкона, но, к счастью, ничего серьезного не случилось. В металлическом горшке догорал давно высохший цветок. Рукопись лежала на полу, огонь ее не касался. «Черте что» – подумал он, и встав, вернулся в дом.
На большом прямоугольном столе, который стоял посреди комнаты, лежали стопки книг, среди которых, как наверно, и в прочих домах, нашлось место таким почтенным авторам, как Федор Достоевский, Теодор Драйзер, Данте Алигьери… По меньшей мере одна книга каждого из этих авторов всегда была на столе. Рядом с книгами красовалась статуя рыцаря на коне с направленным вперед сломанным копьем. В высоту она была около тридцати пяти сантиметров. Никто, кроме профессора, не знал, почему у всадника сломано копье. В самом деле, этот всадник был для него лучшим образцом подражания. Рыцарь со сломанным копьем олицетворял отчаянье и героизм, напоминая ему о том, что никогда нельзя сдаваться, даже в том случае, когда оружие, словно прутик, ломается в твоих руках за считанные секунды до новой схватки.