– Вы больны? – воскликнул он, подходя к матери. – Вам стало дурно, пока я уходил?
– Нисколько, Альбер; но все эти розы, туберозы и померанцевые цветы так сильно пахнут теперь, когда настали жаркие дни…
– В таком случае надо их вынести, – сказал Морсер, дергая шнур звонка. – Вам в самом деле нездоровится; уже когда вы вошли в гостиную, вы были очень бледны.
– Очень бледна?
– Это вам к лицу, но мы с отцом испугались.
– Отец сказал тебе об этом? – быстро спросила Мерседес.
– Нет, но он сказал вам самой, помните?
– Не помню, – сказала графиня.
Вошел лакей; он явился на звонок Альбера.
– Вынесите цветы в переднюю, – сказал виконт, – они беспокоят графиню.
Лакей повиновался.
Пока он переносил цветы, длилось молчание.
– Что это за имя – Монте-Кристо? – спросила графиня, когда лакей унес последнюю вазу. – Фамилия, или название поместья, или просто титул?
– Мне кажется, это только титул. Граф купил остров в Тосканском архипелаге и, судя по тому, что он говорил сегодня утром, учредил командорство. Вы ведь знаете, что это принято относительно ордена Святого Стефана во Флоренции, Святого Георгия в Парме и даже для Мальтийского креста. Впрочем, он и не чванится своим дворянством, называет себя случайным графом, хотя в Риме все убеждены, что он очень знатный вельможа.
– У него прекрасные манеры, – сказала графиня, – по крайней мере, так мне показалось в те несколько минут, что я его видела.
– О, его манеры безукоризненны, они превосходят все, что я видел наиболее аристократического среди представителей трех самых гордых дворянств Европы: английского, испанского и немецкого.
Графиня задумалась, но после короткого колебания продолжала:
– Ведь ты видел, дорогой… я спрашиваю, как мать, ты понимаешь… ты видел графа Монте-Кристо у него в доме; ты проницателен, знаешь свет, у тебя больше такта, чем обычно бывает в твоем возрасте; считаешь ли ты графа тем, чем он кажется?
– А чем он кажется?
– Ты сам сейчас сказал: знатным вельможей.
– Так о нем думают.
– А что думаешь ты?
– Я, признаться, не составил себе о нем определенного мнения; думаю, что он мальтиец.
– Я спрашиваю не о его происхождении, а о нем самом как о человеке.
– А, это другое дело; мне с его стороны пришлось видеть столько странного, что я склонен рассматривать его как байроновского героя, которого несчастье отметило роковой печатью, как какого-нибудь Манфреда, или Лару, или Вернера