Ноябрь обнажил стиснутые окровавленные зубы. По лицу заструилась слёзы, заливаясь в рот и смешиваясь с кровью.
– Насколько мне известно, эта женская особь была оплодотворена тобой? Ты опечален тем, что погибла не только она, но ещё и твой наследник?
Ноябрь еле сдерживался, чтобы не завыть. Раторы по безмолвному приказу Нулевого отпустили Ноября и, повалившись на усеянную опарышами твердь, не имея возможности пользоваться руками, он пополз к любимой, издавая при этом глухие стоны.
– Какие же вы жалкие, – произнёс Нулевой, глядя на эту картину. – Сейчас ты сам словно червь. Ничем от них не отличаешься. Чувства, которые вы испытываете, уподобляют вас животным. Делают слабыми. Мешают чистой незамутнённой мысли, которой обладаем мы. Какой смысл к ней приближаться, если внутри этого тела её больше нет? Что ты найдёшь там? Хочешь выказать скорбь? Это бессмысленно. Если бы вы действительно были венцом, каковым себя мните, плод внутри неё мог бы спастись. Мог бы покинуть погибающий корабль, а не быть его заложником. Теперь утроба, которая дала ему жизнь, эту же жизнь и отнимет. Плод ещё этого не понимает, и существует в иллюзии защиты.
Но Ноябрь не слушал. Он упрямо полз к возлюбленной. В тот момент, когда он уже был около неё, Нулевой с силой отшвырнул ногой тело Августины в сторону, так, что Ноябрь оказался лежать у его ног.
– Вернёмся к сути нашего диалога. Где же та самая мощь? Почему ты ей не воспользовался, чтобы спасти возлюбленную и наследника? Или сила, которая якобы вам благоволит всё же… выдумана? А может, она просто оставила тебя?
– Ты… ты… просто боишься! – вложив всю свою ненависть в эти слова, процедил Ноябрь. – Ты трясешься от одной мысли, что есть то, чего тебе никогда не понять, – давясь слезами и прикладывая все возможные усилия, чтобы не дать голосу сорваться, говорил он, – и что самое главное… что это многократно сильнее тебя.
– Я не умею бояться, но продолжай, – велел Нулевой.
– Чтобы ты не говорил, больше, чем найти эту силу, ты жаждешь доказательств её отсутствия. Даже нулевой ресурс, в честь которого ты себя называешь, не защитит тебя от неё, потому что он ничто по сравнению с ней.
– Это ошибочное мнение.
– Тогда почему уподобляешься нам? Почему облик технораторов в точности повторяет наш, людской? К чему все эти протоколы, ограничивающие ваши возможности? А я скажу почему: потому что ты понимаешь, что она рядом с нами. Что она в наших мыслях и чувствах и, подражая нам, пытаешься привлечь её внимание. Но ты просчитался. Сила, которую ты так ищешь, всегда была на самом видном месте. Она не только в нас, она в каждой клеточке своих творений. А это значит везде. Ей пронизано всё вокруг. Её нет только в одном месте – в тебе! И в тебе подобных! Ты изгой этой реальности, ищущий причину своего в ней отчуждения. Но для тебя её нет, как нет и для пустоты. Ни одна истина тебе никогда не откроется, потому что ты – ошибка! Недочеловек. Недоживотное. Недомертвец. В тебе есть всё и одновременно нет ничего, кроме асимметричного эго, которое ты так настойчиво пытаешься скрыть. Ты лишь наше подобие, тень нашего образа, которая никогда не сможет понять нас. А мы будем продолжать верить. Как бы ни было больно, – голос Ноября всё же сорвался, когда, лежа в застывающих слоях отолита, он посмотрел на Августину, – как бы ни было невыносимо и мучительно. Мы будем верить вопреки и несмотря ни на что! Мы будем верить в то, что уничтожим тебя! Вера будет жить в нас и давать нам силы, даже когда шансов не будет совсем. Даже в самом чёрном отчаянии. Я знаю… ты убьёшь меня, но это ничего не изменит. На моё место придут другие, а потом ещё и ещё, до самого последнего человека. До тех пор, пока мы не остановим тебя!