Мисс Уондерли прошелестела «спасибо» еще тише, чем в прошлый раз, и примостилась на самом краешке деревянного сиденья.
Спейд погрузился в свое вращающееся кресло, крутанулся на нем в четверть оборота, чтобы сидеть лицом к посетительнице, растянул сомкнутые губы, изобразив вежливую улыбку. Все латинские «V» на его лице обозначились еще отчетливее.
Сквозь закрытую дверь слышался стук печатной машинки, тоненькие звоночки и приглушенное жужжание, когда Эффи Перин сдвигала каретку. Где-то в соседнем офисе глухо гудел какой-то механический агрегат. В латунной пепельнице, полной скукоженных бычков, дотлевал очередной смятый окурок. Неопрятные серые хлопья пепла усеивали и желтую поверхность стола, и зеленое пресс-папье, и валявшиеся повсюду бумаги. Окно, занавешенное желтой шторой, было приоткрыто дюймов на восемь-десять, и со двора в комнату проникал воздух с легким запашком аммиака. Поток воздуха шевелил и сдувал кучки пепла на столе.
Мисс Уондерли наблюдала, как подергиваются и ползут пепельные хлопья. Глаза у нее были неспокойные. Девушка сидела на самом краю кресла, а ноги ее крепко упирались в пол, будто она вот-вот вскочит. Руки в темных перчатках вцепились в черный ридикюль, лежавший у нее на коленях.
Спейд откинулся на спинку кресла и спросил:
– Итак, что я могу для вас сделать, мисс Уондерли?
– А вы можете?.. Я подумала… я… то есть… – Тут она закусила нижнюю губу белоснежными зубками и замолчала. Только темно-синие глаза ее говорили, они взывали о помощи.
Спейд улыбнулся ей и кивнул – понимающе и доброжелательно, как будто ничего серьезного не происходило.
– Давайте-ка вы расскажете мне все с самого начала, и мы решим, что нужно сделать. И начните как можно больше издалека.
– Все началось в Нью-Йорке.
– Так…
– Не знаю, где она с ним познакомилась. То есть, где именно в Нью-Йорке. Она младше меня на пять лет – ей всего семнадцать – и у нас совершенно разный круг общения. Хоть мы и сестры, но никогда не были особенно близки. Папа с мамой в Европе. Это их убьет. Я должна вернуть ее до того, как они приедут.
– Понимаю, – сказал он.
– Они будут дома где-то в начале месяца.
Глаза Спейда блеснули.
– Значит, у нас есть две недели, – сказал он.
– Я не знала, что она натворила, пока от нее не пришло письмо. Я просто не находила себе места. – Губы ее дрожали. Руки теребили сумочку, лежавшую на коленях. – Я боялась идти в полицию – вдруг сестра замешана в чем-то серьезном – а страх за нее понукал меня пойти туда. Мне было совершенно не с кем посоветоваться. Я не знала, как быть. Что я могла поделать?