Вяткин, как и Аляной, забавлялся, но хохлачи верили в их препирания.
– Батюшка наш милостивец? – переспрашивал Аляной. – За царицей, так мыслю.
Вяткин, махнув с досадой беспалой рукою, повернулся к Демьяну:
– За Крымским ханством и турское войско, коего тьма, и большая, и малая ногайские орды – они ноне служат крымскому хану. Ну?.. Вы с ими не замирились, сечевики, с ногаями?
– Мы с ыми заругались, – Раздайбеда легко ткнул Трифона в плечо и снова захохотал, тараща круглые глаза.
– Ты б не стращал гостей, – просил Аляной Трифона. – А то сечевики развернутся и намётом до самых запорогов пойдут.
Сечевики снова реготали, расплёвывая харчи. Они не пугались ничего на свете.
Не дозволяя себе и малой ухмылки, Васька Аляной твердил Вяткину:
– А как возьмём Азов – государь наш батюшка оправдает нас и наградит. Потому как: куда поганые ведут полон со всех украин? В Азов-город. Где поганые торгуют православными людишками государя нашего и короля посполитного? В Азове-городе. Где торг идёт всеми святыми, и окладами с их икон, что посдирали в церквах наших? В том же собачьем месте! Наградит, говорю, а то и сам приедя…
– С жонкой-царицею… – вдруг согласился Трифон.
Иван и Степан слушали с печи казачьи пренья.
Иван так и заснул, свесив, как грушу, голову. Степан потянул его за рубаху в обрат, но уронил набитую гороховой соломой подушку, которую, не глядя, откуда она взялась, обнял спавший уже хохлач.
Наевшиеся сечевики ложились на пол, укладывая под головы сёдла. Лёжа, продолжали встревать в перепалки за столом; но вскоре храпели так, что дрожало под божницей пламя, играя на бураковых лицах тех, кто продолжал вечерять.
Лампады трещали: в курене от многолюдия становилось жарко.
Отец и несколько самых говорливых сечевиков то ли ложились почивать, то ли вовсе нет. Ночью Степан, сдвигая Ивановы колени, упиравшиеся ему в бок, услышал, что теперь они говорят смуро, глухо, рисуя на столе гнутыми пальцами.
– Подымайтесь, абреутни… – будил нескольких, всё ещё лежавших на полу сечевиков отец.
Мать, легко и равнодушно переступая через ноги, накрывала утренний стол.
В курень уже входили, кланяясь, но не крестясь, новые гости.
– Татарове… – прошептал Иван, больно пихнув всё ещё раздирающего глаза Степана. – Астраханские… Заедино с нами пойдут имать Азов-город. Как выходил на зорьке – стояли уж у плетня.