То здесь, то там упорно прорастали слухи о великом московском воинстве, идущем по Дону. Де, видели уж дозорные государевы лодки у верховых городков, а за ними такой караван следует, что волна на три версты впереди бежит… И волной той выкатит в море всех магометян с-под Азова.
Каждого дошедшего до Черкасска гулящего человека с руських украин выспрашивали про московское войско. А когда те разводили руками и признавались, что по пути никого не видали, на них серчали так, что едва не колотили.
– Вертайся обратно – и погляди, – кричала Матрёна. – Разглядишь, так приходи! Глазами обнищал!
…казачке Ельчаниновой долетела весточка, что казак её, ходивший в есаулах, раненым полонён, ослеплён, посажен на кол – так, чтоб виднелась его мука с азовских стен.
Дошёл он слишком скоро: отдал Богу душу. От обиды, что помучиться казаку не пришлось, ему, так и сидевшему на колу, срубили голову.
…торчал на колу безголовым, пока остриё не выползло из шеи.
Никому не сказавшись, спустя девять дён вдова, должно, второпях, ушла в Русь, в стружке у залётного купчишки.
Соседи догадались про всё, как расслышали гомон запертой птицы с ельчанинова база. Птицу разобрали по соседям, Степан тех кур ловил тоже.
Кочет так и не дался: метался с тына на тын, в конце концов взлетел на грушу у самого Дона и затих там на ветке, как нечистый.
Крестясь, соседи разошлись.
Под вечер ноги сами привели Степана к опустевшему куреню Ельчаниновых.
Встал у оконца и долго вглядывался сквозь лопнувший рыбий пузырь. Понемногу различил покрывало на лавке, деревянные плошки, кочергу возле печки. Слабо трепетал дух покинутого жилья.
…и вдруг ощутил: там, незримый, стоит посреди куреня бывший жилец.
Смахнёт пыль со стола – и снова стоит недвижимо.
Засосало под сердцем, но не испугало всё равно: в жильце том не было больше ни крови, ни сил, и сквозняки играли сквозь него.
Открыв дверь, Степан, нарочито шумно ступая, прошёл в горницу. Перекрестился на божницу.
Никто не оттолкнул, не тронул.
У двери валялись старые валенки в дырьях. На крючке висел старый кафтан убиенного казака. Посреди стола лежала доска для резки. От доски пахло вяленой рыбой.
На подоконнике приметил деревянную чашу и через всю горницу направился к ней. Ждал, что вот-вот обхватят его мягкие руки жильца, но нет – прошёл сквозь него, как сквозь оконную занавесь: едва ощутив лицом касанье.