– трапеция – фляжка «влаховца» в пыльной живой изгороди из буксуса возле здания МВД (поэтому Бодо, когда его сажали на несколько суток за пьянство, всегда добровольно вызывался ухаживать за растениями, хотя иногда его арестовывали и трезвым, просто за весеннюю стрижку кустов);
– прямоугольник – некоторое количество холодной ракии в бутылке, опущенной в окно измерительного колодца городской водокачки, недалеко от водной станции с байдарками, там, где лестница выходит к реке (причем эта ракия была мягкой и не такой крепкой, как обычно, так сказать, «спортивный вариант»);
– бесчисленные треугольники – спрятанные по всему городу стограммовые «мерзавчики»…
Оставалось только беззаботно передвигаться от одной точки к другой.
Клубок шерсти всегда наготове
Сразу за Бодо, в третьем ряду, в центре, съежился некто Вейка, бездомный, в любое время года облаченный в широченный плащ-болонью. Всякий раз, когда народные дружинники останавливали его для проверки документов и высокомерно интересовались местом жительства, он отвечал:
– Как это где? А глаза у тебя есть? Не видишь разве, я живу в плаще! Номер XXXL. Вместительный, пять удобных карманов, высокий воротник, не промокает.
Между прочим, этот Вейка был легким, как перышко. В нем, похоже, и пятидесяти килограммов не было, и то, если взвешивать на оптовых весах, которые чаще показывают в пользу перекупщиков. Он покидал улицу, стоило дрогнуть хоть одному листику на окружающих площадь старых липах. Дело в том, что он панически боялся, как бы его не унесло ветром – туда ли, сюда ли, куда-нибудь далеко, откуда он не сумеет вернуться. Должно быть, поэтому в карманах его болоньи всегда лежали пригоршни мелочи. Чтобы всегда иметь балласт, он никогда не брал милостыню бумажными деньгами, только монетами, ценя в них не номинальную стоимость, а вес. Кроме мелочи, его карманы постоянно хранили несколько клубочков красной шерсти. Нитка одного из них обязательно была продернута через петлю на отвороте плаща и завязана мертвым узлом. Рыболовную леску и другие пластиковые разновидности веревок он презирал и был уверен, что красная шерсть защитит его от сглаза.
Прислушиваясь к каждому шороху, шарахаясь от любого чиха или глубокого вздоха, Вейка все время старался где-нибудь укрыться; показывая на небо, он всем доверительно повторял: