Ну, тогда воспитаю тебя физической силой я. Будешь знать, как быть такой
Смелою.
Ярким пламенем. Сердцем служащей. Вольной волей.
Ну и что, что ты Богом данная.
Ну и что, что за себя не виновата ты.
Жажда власти над ярким пламенем позволяет мне ломать тебя.
Ведь тогда ты погаснешь и станешь нормальною.
Сядешь тихонечко, станешь послушною.
Будешь смиряться с тем, что предложено.
Ну и что, что погибнешь в неволе ты,
Но зато покорная «близким людям».
– Знаешь, милая, добрая мама. Никогда тебе со мной не справиться.
Никогда я не буду покорная.
Никогда не стану меньше я.
Знаешь, милый, отец сына.
Никогда не быть мне прислугою,
никогда не смириться с «много хочешь»,
ведь сама я могу взять полмира.
Знаешь, милый муж, душивший меня.
Никогда не подчинить тебе меня.
Не гордыня во мне, а Сила.
Поцелована Богом душа моя.
Неисправима.
Не боюсь ни физической силы, ни попыток впихнуть невпихуемое.
Нет во мне страха.
Сердцем только чище стала я.
Только вера в лучшее в людях
помогает вставать, когда всё переломано,
и светить, как тысяча электростанций.
Вы же сами выбрали уровень.
Вы же сами решили, что хватит вам силы
Спрятать, закрыть, прогнуть.
Я всегда говорила – вы равны мне.
Вы же тоже Божьи Части.
Только страхов и боли набравшиеся.
Точка разворота
Итак, моя отправная точка была такой: предстоящий развод, год до Даниного садика (то есть на работу выйти невозможно), мать одержима желанием извести меня, несмотря на грудное вскармливание, а за стенкой умирает от рака отчим. Умирал он долго, мучительно и тяжело.
Тогда у меня было одно желание – выйти в окно. Я думала, что это действительно всё облегчит, потому что хуже того момента в моей жизни не было никогда.
Я чувствовала безысходность, была абсолютно вымотана, и даже на практику меня не хватало. Надо было всего лишь положить руки – начать сеансы (что это такое, я расскажу в главе шестой), но даже этого я не могла.
На тот момент я многого не осознавала, но именно эта ситуация заставила меня повзрослеть, научиться постепенно брать ответственность, помогать людям, работать с ними. Вернее, возобновить практику, потому что ее началом я считаю момент, когда начала ставить людей на гвозди – это уже больше девяти лет.
Именно та боль, то отчаяние, та потеря всех смыслов в жизни, кроме одного осознания – сколько любви и заботы могу дать я, сыну не сможет дать никто.