– Безумие, не имеющее под собой никаких оснований.
– Знаешь сейчас есть игра, – Лира деловито потыкала пальцем какой-то кожистый зеленый лист. Антуриум? Другая экзотика? – Для электронных энциклопедий. Выбирается одна тема и через ссылки в тексте нужно добраться до другой. Кто совершил меньше переходов – тот и выиграл. Так за десять-двадцать шагов можно добраться от истории создания трансатлантических корпораций до грешной любви самураев в пятнадцатом веке.
– И ты собираешься?
– Установить «Мечтатель». Сконструировать свой сон. И ждать золотую бабочку.
– «Мечтатель»?
– За полгода я познакомилась с сотней нелегальных хакерским программ и приложений. Но бабочка появилась только у Тимура. Он есть в списке. Чем не зацепка?
– Тогда иди домой.
Элиас проводил Лиру взглядом до двери. Когда замок щелкнул, старик тяжело опустился в кресло, единственное свободное от растений место в комнате, если не считать дорожки от кухни к спальне – зону эвакуации на случай пожара.
Антуриум слева от него – капризная тропическая красавица с глянцевыми листьями – слегка покачивался от сквозняка. Элиас машинально протянул руку и поправил один из листьев. Цветок. Такой хрупкий и такой упрямый одновременно. Из семечка размером с пылинку – в упрямое, живое создание, которое тянется к свету вопреки всему.
«Что ж, выкопали мое прошлое, – подумал старик, разглядывая свои узловатые пальцы, некогда создававшие самые элегантные алгоритмы «Морфей-Корп». – Двадцать лет молчания и вот оно, стучится в дверь с новым поколением».
Элиас не чувствовал за собой особой вины – не больше, чем должен чувствовать инженер, создавший двигатель, который потом установили на бомбардировщик. Он писал код, делал свою работу. Чистую, выверенную, элегантную работу. Достаточно ли этого оправдания? Вряд ли, но Элиас давно перестал судить себя ежедневно.
Профессиональная гордость – вот что было задето. Кто-то взял его код, его детище, и извратил, превратил в инструмент… для чего? Для того, чтобы теперь золотые бабочки залетали в сны шестнадцатилетнего мальчишки? Чтобы имя мертвой девочки оказалось в непонятном списке?
Он вздохнул и перевел взгляд на перевернутую фотографию. Эмма. Внучка. Сколько она уже не разговаривает с ним? Пять лет? Семь? Время для стариков течет иначе – то слишком быстро, то мучительно медленно.