Из этого следует, что в сложившейся ситуации важно понять и достаточно точно знать – какой политический, правовой и юридический субъект в пределах национальной российской юрисдикции способен представить гражданскому обществу ясный и доступный метод понимания и интерпретации действующих правовых норм как единственно верный и безусловный к исполнению способ правоприменительного действия?
Если такой субъект есть только Конституционный суд Российской Федерации, то какова в этой ситуации политическая и законотворческая роль конституционных субъектов законодательной инициативы? Им в таких условиях дано в принципе понимать, что такое право и закон, или теперь все конституционные субъекты законотворчества и правотворчества лишены права на осмысление права как такового и обязаны следовать только правовым позициям Конституционного суда Российской Федерации?
А если это так, то тогда возникает более сложный вопрос: каковы концептуальные и метафизические основания правового и политического мышления судей Конституционного суда Российской Федерации, доступные пониманию политикам, юристам и гражданам? Они нам известны? Все политики и юристы придерживаются таких и только таких позиций?
Собственно, в этом проблемном поле и выстроен текст монографии. Он должен дать ответ на вопрос об онтологии действующего и разрабатываемого (проектируемого) права современным политикам и юристам, участвующим в законотворческом и правотворческом процессах.
С другой стороны, текст монографии должен «побудить к действию» политиков и юристов к разрешению данной проблемы – проблемы отсутствия признанных и воспроизводимых как в культуре, так и в публичной коммуникации онтологических правовых позиций как условия недопущения или ликвидации «правовой вольницы» как гражданами, так и особенно правовыми и политическими субъектами.
Иными словами, ключевая проблема российской правовой и политической ситуации состоит в том, чтобы действующее и следующее поколение политиков и юристов осознанно и концептуально понимали ответственность за то важнейшее направление современной политики, которое можно определить как правотворческое и законотворческое строительство, как признаваемый и легальный правовой порядок.
В целом очень хочется верить, что наша монография построена на следующем предельно значимом утверждении Артура Шопенгауэра: