– А ты матерью быть можешь? Можешь быть хорошей? Можешь защитить своего ребенка и хотя бы притвориться, что тебя заботят синяки на моем лице? Или хотя бы для приличия поверить мне. Один раз. Мам? – Она поднимает на меня глаза. – Как ты можешь быть такой черствой? Что ты вообще несешь? Какой, черт подери, хорошей женой я должна быть? Для кого? Для этого монстра?
Мое тело сотрясает от сдерживаемых эмоций.
– Альбина, – она снова со своим ровным и почти равнодушным тоном начинает читать нотации: – Я прекрасно знаю характер своей дочери, поэтому так и говорю.
– Характер? Мой? – усмешка на моих губах превращается в оскал. – Ты нихрена меня не знаешь. И нихрена не знаешь Феликса. И сейчас говоришь то, чего нет на самом деле. И быть такой матерью, как ты, я никогда не захочу, поэтому оставь свои проклятые советы для себя. Оставайся примерной женой и веди себя хорошо, у тебя это отлично получается. А я буду оставаться горой для своей дочери при любом раскладе, чтобы ни случилось, какой бы она ни была. А таких, как ты, матерями называют по ошибке.
Последние мои слова повисают в воздухе грозовой тучей.
И я бы хотела о них жалеть. Но это жестокая правда, облаченная в слова. Это то, что меня окружает.
К нам входят брат с моей дочкой. Мы с ним обнимаемся, и атмосфера, накаленная до предела минуту назад, ослабевает.
– Мам, есть хочу, – говорит он.
– Почти готово.
Она быстро закидывает в миску нарезанный салат и смешивает. Я помогаю ей накрыть, но сама не ем. У меня нет аппетита вообще. Зато Сабина съедает все и довольно откидывается на спинку стула.
– Спасибо, бабуль, очень вкусно.
Мне нравится видеть ее вне дома. Дочь распускается как цветок. Живая, яркая, эмоциональная. Она прекрасна.
В нашем распоряжении всего несколько часов. И все это время мы проводим, счастливо смеясь. Затем мы возвращаемся в клетку.
«Я бы сожгла этот дом вместе со всеми, кто в нем сейчас есть», – проносится в моей голове, когда автомобиль останавливается во дворе.
Сабина вяленькая после поездки. Ее клонит в сон и потому она с трудом выбирается из машины.
Взяв ее рюкзак, который она снова забыла, захлопываю дверь машины. Дочка прижимается к моему боку.
– Мы же поедем еще к бабушке и дяде? – спрашивает с надеждой и поднимает на меня свои осоловелые глазки.
– Обязательно, солнышко, – целую ее в макушку и веду к крыльцу.