Я почти задремала, когда ощутила его руку на своем плече. Прикосновение было осторожным, почти нежным. Таким, каким оно часто бывало в начале нашего знакомства. До того, как всё изменилось. До того, как начался этот цикл: напряжение – вспышка – извинения – затишье.
– Лея, – прошептал Роман. – Не спишь?
– Нет, – ответила я тихо.
– Я знаю, что бываю резким, – его рука скользнула вниз, к моему запястью, где наливался синяк. – Просто я не выношу, когда ты выглядишь несчастной. Когда создаёшь впечатление… будто тебе плохо со мной.
Я молчала. Что я могла сказать? Что он сам делает меня несчастной? Что я боюсь его? Что каждый день думаю о том, как было бы, если бы я могла просто уйти?
Нет. Некоторые мысли нельзя произносить вслух. Не в этом доме.
– Завтра у меня важная встреча, – продолжил он, – по новому контракту. Если всё пройдет как надо, то в следующем году мы сможем провести лето в Ницце. Илье там понравится.
– Звучит замечательно, – я старалась, чтобы мой голос звучал искренне заинтересованно. – Илья так давно просил поехать на море.
– И ты сможешь… – он сделал паузу, – может быть, начать рисовать снова. Если хочешь.
Я повернулась к нему, удивлённая этими словами. Впервые за много месяцев он заговорил о моём увлечении не с язвительностью, а с неким подобием поддержки.
– Правда? – я не смогла скрыть надежду в голосе.
Он кивнул, проводя пальцем по моей щеке:
– Конечно. Если это сделает тебя счастливой. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Лея.
И я почти поверила ему.
Почти.
Такое случалось и раньше: моменты просветления, когда Роман вдруг становился тем человеком, в которого я когда-то влюбилась. Когда он говорил правильные слова, делал правильные жесты.
А потом что-то происходило, и круг замыкался снова.
– Спасибо, – прошептала я, потому что он ждал ответа.
Роман притянул меня к себе, и я податливо прильнула к его груди, вдыхая знакомый запах дорогого одеколона. Физическая близость всегда была его способом завершить ссору, поставить точку, заявить свои права. И мне так было проще – подчиниться, чем сопротивляться. Проще здесь и сейчас.
Но в глубине души, там, где зародилась та крошечная искра, я знала: что-то изменилось. Во мне самой. Что-то треснуло, сломалось, освободилось.
Я только не знала, к добру это или к беде.
Утро встретило меня солнечным светом, пробивающимся сквозь щель в тяжелых шторах. Роман уже встал: я слышала, как он разговаривает по телефону в соседней комнате.