С плеч будто камень падает и я глубоко вдыхаю, испытывая облегчение.
– Артему восемь, я не в курсе известно ли Ветрову о нем. Они бы схватили и его, теперь так точно. А она бы снова пошла за деньгами, потому что у нее растет маленький солдат для их банды…
– Дальше.
– Я должна была молча согласиться на его условия. Он дал ей срок, о котором я и сама не знала.
– И?!
Не понимаю его реакции. Он застыл словно каменное изваяние и чеканит только односложные слова.
– Единственный вариант, который я нашла, расспросив у соседей, что есть человек, который сможет противостоять Ветрову. И…так я появилась в вашем клубе.
Он молчит, смотря на меня. А потом двигается ближе. Почти бесшумно, ступает по полу, и прищуривает взгляд.
– Какого черта молчала?!
Цедит Юматов сквозь зубы, приближаясь и вновь обволакивая меня облаком своего парфюма.
– Я…боялась. – говорю правду, ощущая как одинокая слеза выкатывается из глаз: – Я хотела, чтобы мальчику ничего не угрожало. И не стала бы говорить при всех тех людях…
– Поэтому отправила ко мне малого, как твоему плану пришел пиздец?!
Со скепсисом вздергивает бровь.
– Это был крайний вариант, потому как я решила, что…
Не могу озвучить, что решила отдать ребенка на амбразуру. Но как и говорила, меньшее из зол.
Он чуть склоняет голову.
– И теперь я выполнил свою часть, так?!
Молчу.
– Однако, своего не получил. Ни вчера. Ни сегодня. Как думаешь сколько в мире людей, которые дышат, потому что не расплатились? М?
Смотрит, облизывая нижнюю губу.
Сглатываю.
Не знаю почему, но я боюсь его больше Ветрова. По второму отчетливо понятно, что он мразь.
Здесь же стена.
Я не знаю, что сделает мужчина в следующую секунду, я не знаю о чем он думает, каких принципов придерживается, на что вообще способен… И это заставляет испытывать липкий страх, ползущий по позвоночнику.
– Нет таких. – шепчу едва слышно.
– Умница. – вкрадчиво отвечает, кивая.
А потом берет свитер, резко дергая на части от уже имеющегося .
Грудная клетка рвано дышит.
Юматов убирает лоскуты майки, и стягивает ниже бра.
Как-то даже аккуратно.
Смотрит прямо, разглядывая мою грудь. От этого некомфортно и я ерзаю, потому что ощущаю себя странно.
Нет, протест он есть, но я прекрасно осознаю, что не могу вести себя также, как часом ранее.
К тому же, мурашки поднимаются сами собой, и я чувствую как под его напором соски становятся будто тяжелее и тверже.