Нахлебников достаточно, поэтому если кто-то жарит в бочке черствый хлеб, тут же коршунами собирается большая часть здесь живущих. А если в придачу к этому еще есть спиртное, так вообще благодать.
Когда до нашего вагончика остается около пяти метров, он останавливается, а я осторожно ступая, продолжаю идти дальше.
– Пять минут на сбор барахла.
Киваю, не останавливаясь. Спасибо и на этом.
В момент как оказываюсь у двери, слышу тарахтящий телевизор, значит Алла дома. Оборачиваюсь на Юматова, а тот в ожидании наклоняет голову, глядя исподлобья.
Не знаю, зачем я это делаю. Помощи от него ждать, это что-то из рода фантастики. Теперь.
Да и справлялась же как-то одна…
Прикрываю глаза вдыхая воздух и дергаю хиленькую дверь.
– Кто?! – тут же рявкает сиплый голос Аллы.
Не отвечаю, поднимаясь по ступенькам и показываясь перед ней.
Вид у женщины, конечно, тот еще. Под глазом фингал, в руке сигарета, а сама будто не просыхала без году неделю.
– Явилась, пропащая?! – с ощущаемой злостью выдает.
Стараюсь не реагировать, и быстро осматриваю помещение на предмет наших с Темой вещей. Рюкзак, который я бросила, когда меня забрали, так и валяется около маленькой мойки на полу.
Хватаю его, принимаясь проверять. Документы, телефон….только денег нет.
Черт!
– Чего молчишь, дрянь?! – слышу шорох, и понимаю, что она пытается подняться: – А?! Думаешь избавилась от Макара?! Думаешь, что так просто уйдешь?! – она прямо злорадствует, озвучивая эти фразы.
Терпение на исходе, и заталкивая спортивные штаны Артема в рюкзак я резко оборачиваюсь.
– Проспись, Алла. Потом поговорим. – пытаюсь быть не грубой.
Всегда стараюсь ей не хамить, но это крайне сложно, когда человек другого языка не понимает. Много лет назад перестал понимать.
– Потом…– глупо смеется и, пошатываясь двигается ближе: – Где мой сын, мерзавка?! – орет в лицо, обдавая его неприятным застоявшимся перегаром.
– Забудь про него. – цежу сквозь зубы: – Был бы он тебе нужен, ты бы искала по всем окраинам, заглядывала бы в каждую канаву. А тебе важны лишь деньги Ветрова, в счет подрастающего ребенка. – снисходительно осматриваю ее: – Тебя и матерью назвать стыдно! – выплевываю со всей возможной неприязнью.
– Ах ты тварь! – замахивается, оставляя неловкий удар запястьем на моей щеке.
Хватаюсь за лицо, не испытывая физической боли, зато по горло утопая в душевной.