Председатель трибунала полковник Салерз открыл файл с делом рядового Соболева, быстро прочитал краткую служебную записку и поднял глаза на стоящего перед ним Николая.
– Рядовой Соболев, вы неоднократно грубо нарушали устав внутренней службы. Последний случай, как я понимаю, переполнил чашу терпения командира роты.
– Но, господин полковник…
– Молчать! – рявкнул майор-артиллерист. – Вам, подсудимый, дадут возможность сказать последнее слово.
Николай умолк, понимая, что оправдаться ему не позволят, да и не поверят, даже если выслушают.
– Сержант Егоров, доложите о происшествии.
Егоров строевым шагом вышел на середину комнаты и вытянулся в струнку:
– Рядовой Соболев – неоднократный нарушитель дисциплины, много раз угрожал мне физической расправой. Он игнорировал все рекомендации по несению службы, грубо нарушая…
– Короче, сержант, – утомлённо сказал полковник Салерз. – У нас ещё три дела.
– Слушаюсь! Конфликт случился, когда третий и четвёртый взводы работали в парке машин. Поскольку офицеры и прапорщики находились на совещании у ротного, старшим над взводами был назначен я. Рядовой Соболев был отправлен мной на склад за канистрой омывающей жидкости. Даже хромоногий смог бы добраться до склада и вернуться обратно за десять минут, но Соболев отсутствовал более получаса. Я тут же заподозрил, что этот солдат, уже много раз нарушавший устав гарнизонной службы, мог совершить что-то противоправное…
– Сержант, – в голосе полковника уже явственно прозвучало недовольство.
– Виноват! – Егоров, вытянувшись в струнку и поедая глазами судей выездного трибунала, закончил: – Я зашёл на склад, обнаружил пропажу ценного армейского имущества и доложил командиру роты. Подробный рапорт к делу прилагается.
– Врёт он всё! – не выдержал Николай. – Ничего я не крал.
– Молчать! – снова заорал майор.
Николай угрюмо замолк и до конца заседания больше рта не раскрывал. Впрочем, фарс, который нельзя было назвать судом, продолжался недолго. Офицеры сделали вид, что внимательно прочли обвинительную документацию, состоящую буквально из пары страничек, после чего устроили короткое совещание.
Ник, глядя на это представление, только демонстративно сплюнул, постаравшись сохранить спокойный вид. А на душе было так гадко, как никогда в жизни. Ладно бы, он в самом деле был виноват. Но пострадать только из-за слов ублюдка с бесцветными глазами и выбитыми передними зубами – это было за гранью. Ник дал себе твёрдое обещание убить мерзавца, как только представится такая возможность. Пусть его расстреляют, но без такой мрази, как Егоров, мир станет чуточку чище. Сержант, видимо, понял, что творится в душе у Соболева, и сдвинулся так, чтобы оставить меж собой и арестантом рослого конвоира.