– Собачка, давай, ищи, ищи! Где шашлык? Веди нас, пес! – Вика вытянулась по струнке и отдала барбосу честь. Собака тявкнула еще пару раз и села. Искать остатки шашлыка ей почему-то не захотелось. Мика приуныла. Спортивная обувь на ней вполне годилась для дня рождения на природе, но совсем не годилась для хождения по лесным дорожкам.
– Люди! Где вы? Чего спите? – завопила уже охрипшая Вика.
– Не кричи! – Мика поморщилась. – Лизка, наверное, не со всем санаторием договаривалась, еще не хватало скандала в зоне отдыха. Выгонят с позором.
– А нам все равно! А нам все равно! – затянула Вика, но сбилась и закашлялась. – Вот ведь вокруг ходим. Я же знаю. Все, как всегда. Дамский географический кретинизм. Они нас потеряли, ждут, ругаются. По шее обещают. А мы тут бродим. И ведь ни один нормальный не поверит, что можно заблудиться. Тоже мне, море тайги. Э-эй! Последний раз зову!
Шорох. Просто шорох. Вика, пьяновато улыбаясь, медленно повернулась и… плюхнулась на землю. Мика не испугалась, ей просто стало нехорошо. Нехорошо. Парней было двое. Как из страшилок-пугалок. Стриженные, здоровые. Никакие мутные лица.
– А тебя я знаю, – значительный жест в сторону Вики.
Та съеживается, и Мика по ее реакции понимает – плохо дело. Совсем плохо.
– А тебя, – неуловимое движение, и Мика налетает на затянутую черной кожей грудь говорившего, – тебя вижу первый раз. Вместе наливаете? Новенькая?
Вика пытается приподняться, но от еле приметного толчка садится обратно.
– Ты что?! – начинает тянуть она, но под острым взглядом смолкает. Мика видит, как она дрожит. Очень плохо дело.
– Девоньки! – как же хорош голос друга именинницы. – Уснули, что ли, кикиморы болотные?
Парни замирают, переглядываются. Дальнейшее происходит так быстро, что кажется Мике замедленной съемкой какого-то фильма. Триллера. Вика изо всех сил отталкивается от земли и летит куда-то в сторону. При этом рот ее открывается и закрывается. Мика ощутила удар сбоку, оглушающий, странно безболезненный. Тело, повинуясь неумолимой физике, стремительно рухнуло. Крик замер в пустоте. Твердая почва, внезапно оказавшаяся сверху, с грубой силой встретила ее лицо. Губы, прижатые к холодной грязи, онемели. В носу распространился горьковатый привкус – смесь крови и земли.
Сознание начало меркнуть, уступая место хаотичным вспышкам – то кроваво-алым, то угольно-черным, то снова алым, но уже более тусклым. Точно угасающий свет далекого фонаря.