Она втащила в кабинет продолговатый куль, завернутый в белую тряпку заяц, который был кем-то заботливо избавлен от шкурки и выпотрошен.
– Заберите себе, – махнула я рукой, заполняя карту последнего пациента.
– Да я-то заберу, – звеня ведрами ворчала баба Маша, – Но тебе нужнее, мальца-то кормить нужно.
– Откуда вы знаете? – удивилась я, поднимая взгляд от карточки, сама только две недели как поняла.
– У бабы Мани глаз, как алмаз, – засмеялась старуха, – Мужик растет.
Она еще повозилась со своими тряпками и вышла в коридор. Я проводила ее ошарашенным взглядом, машинально прикладывая руку к плоскому животу. Прожив тут два месяца, я уже ничему не удивлялась. Те, кто здесь жил, особенно коренные жители, обладали, как мне казалось какой-то магией. Умели предсказывать погоду, особенно буран, праздники сопровождались непонятными шаманскими танцами. Да и вообще, так много легенд и местных сказок я наслушалась, что впору книгу писать.
Лишь Люба молча смотрела на меня, когда я возвращалась в наш вагончик после очередного забега на улицу, где меня выворачивало по утрам. Не знаю, догадывалась она о причинах моей тошноты, и кто тому виной, но вслух не говорила. Лишь когда я уже уезжала, и Люба провожала меня до вездехода Славы, отобрав тяжелый чемодан, сказала:
– Зла на него не держи, мало ли что случилось, – поставила мой чемодан на замерзшую землю и ушла в вагончик.
Нет, мы с ней хорошо ладили, но до отъезда Андрея. После, между нами, словно кошка пробежала. Ругаться не ругались, но тепла в нашем общении больше не было. Возможно, Люба знала, что я все равно скоро уеду, тем самым заранее вычеркивая меня из своей жизни. Даже то, что Люба тоже уезжала, причем на следующий день после меня, не заставило меня взять билеты именно вместе с ней. Я не понимала ее отчуждения, а она не оставила мне шанса на общение, но это ее выбор. Было немного обидно, но насильно мил не будешь. Раз она решила, что наше дальнейшее общение ни к чему, так и быть.
В общем, получилось так, что все люди, с которыми я познакомилась за эти два месяца, так или иначе уходили из моей жизни. Мне было грустно осознавать это, но все оставалось там, в Тундре. Не забытое, но уже ненужное.