Я ловил солнечный свет и складывал его в деревянные шкатулки, ящики из стекла, кожаные сундуки всех форм, размером от ногтя на мизинце до кабины воздушного шара. Я собирал светлячков, учился добывать искры от трения любых тел, наблюдал за падающими звездами, стремясь уцепиться за хвост. Когда день шел на убыль, а плоды теряли сок, я понимал, что время настало, и садился за изготовление свечей и фонарей. Эти излучатели света нужны были, чтобы мешать подбирающейся ночи стать вечной темнотой. Я работал до тех пор, пока горное озеро, на которое выходят окна моей лавки, не покрывалось коркой льда. Тогда я выносил изготовленный свет на улицу и принимался ждать.
Первыми собирались птицы и звери: они чистили шкуры и перья в глубоких белых сугробах, а после грелись кротким пламенем свечей с сухими цветами, которые в любой час зимы пахли апрелем, или июлем, или сентябрем. Затем приходили полузвери и полулюди: фавны устраивали хороводы и пляски, кентавры вели долгие немые разговоры, эльфы серебрили пространство колокольчатым смехом. На орлиных крыльях прилетал виверн, на львиных ногах приходила химера, на лягушачьих лапах прискакивал дух минтуци. Здесь все были равны; зимой все соглашались примириться и поклониться свету.
Последними приходили люди – люди вечно слишком заняты, чтобы заметить, что наступила великая священная зима. Люди играли в снежки, прыгали от счастья под мерцающим светом фонарей, факелов или свечей, останавливали время, держась за руки. Я помню каждого, кто когда-либо был здесь. Мне нравилось наблюдать за детьми, которые кричали слова без разбора и без деления на хорошие и плохие. За парой влюбленных, которые пили горячее какао с мятными листьями и не то бегали по льду, не то порхали над ним. За Девушкой, которая пахла листьями розмарина, – она надевала голубые коньки с белым узором и кружилась под музыку танцующих запахов. Весь город становился местом для скольжения, превращался в оазис тепла среди зимы, заливался светом, идущим из сердца каждого живого существа.
В День, когда все пошло не так, что-то сломалось.
Теперь никто не приходит сюда: снег метет так, что невозможно даже открыть дверь.
На улице совсем темно.
Кажется, на горном озере, что видно из окон моей лавки, скоро не останется ни одной живой души.