Магазин был прямо за забором, и они часто бегали туда прямо в халатах, хотя это и запрещалось.
– Не.
В раздевалке Галя шагнула к углу между окном и шкафчиками. Там, привалившись к стене, стоял полуметровый сверток.
– Это что? – удивилась Кира.
Галя смахнула с плеча черную косу, и та зазмеилась по синей ткани халата.
– Виноград.
Опустившись на колени, Кира аккуратно размотала тряпки. Черенок торчал из пакета с землей: живые белые корни клубились, стесненные пластиком. Вверху тугую красноватую ветку украшали четыре кружевных листка.
– Откуда? – спросила Кира, любовно касаясь пальцами тонких листьев.
– Максуд привез, – сказала Галя тихо, будто боялась спугнуть дрожащую у виска стрекозу. Потом добавила обычным голосом: – Для сада.
Оставшуюся часть дня Кира то и дело возвращалась мыслями к винограду. Она представляла, как они с Галей высадят его на холме, и грезила о выброшенных во все стороны лозах, ползущих по земле и под землей, пронизывающих живой организм сада, как сосуды и капилляры пронизывают человеческое тело, гоняя по нему кислород и питательные вещества.
Галя рассказала Кире, что Максуд привез саженец еще две недели назад и долго постепенно приучал его к солнцу и ветру. На два часа в день он выносил саженец в тень, а когда листья окрепли, передвинул под неяркий, разбрызганный ветками свет. Теперь, когда растение достаточно закалилось, его можно было высаживать в открытый грунт. Галя с Кирой договорились, что сделают это после работы, вперед всех домашних обязанностей.
Слава застал Киру в прихожей. Напялив замызганную ветровку, она торопилась в сад.
– Слушай-ка, – начал он, растягивая слова. – Вот ты со своими цветами возишься, а люди готовы за это деньги платить.
Он говорил про Серегу Зорева, хозяина фермы. Зорев родился и вырос в Горячем, попал в армию, потом на войну, сначала как призывник, потом контрактником, прошел всю вторую чеченскую. В поселке долго не появлялся, а потом приехал с деньгами. Кира хорошо знала его мать: та страшно любила наряжаться и даже в магазин выходила как на танцы – накрашенная и на каблуках, а еще она давала ссуды под большие проценты. Говорили, что она записывает должниц в толстую тетрадку и нет такой женщины в поселке, чье имя хотя бы раз не было выведено старческой рукой на разлинованной бумаге.