– Подсоби-ка! – вдруг сказал он хриплым, но твердым голосом и налег на боковину шкафа плечом. – Тяни на себя.
Шкаф, водруженный на полозья и плотно забитый книгами, сдвинулся с трудом. Но после нескольких налеганий и рывков, он занял свое новое место, полностью закрывая собой дверную решетку, впустившую меня внутрь всего пять минут назад. На стене, прежде закрытой шкафом, открылась большая карта материков и морских путей, испещренная какими-то сокращениями, датами и утыканная иголками, связанными между собой пересечениями красных, синих и зеленых нитей.
– С глаз долой… – выдохнул мужчина, кивнув в сторону исчезнувшей решетки. Он указал на стул с моей стороны стола и добавил: – В ногах правды нет.
Я хотел тотчас же обрушиться на него с вопросами, но слова не шли. Только теперь я почувствовал, как пересохли мои губы и горло. Мужчина это понял. Он наполнил стакан водой из графина и протянул мне. А сам – отодвинул стул со своей стороны и присел к столу. Я последовал его примеру и только тогда одним залпом осушил стакан.
– Где я? – выдавил я из себя слова.
– Где мы! – поправил мужчина.
Достав из одного кармана жилета небольшой кисет, а из другого – спички, он взял из пепельницы трубку и принялся набивать ее табаком.
– На том свете, так сказать, – наконец продолжил он, зажег спичку и начал раскуривать трубку, выпуская дым уголком рта: – Но и вполне буквально тоже. Меня зовут – Харон.
Считав с моего лица непонимание и не дожидаясь ответного представления, он продолжил:
– Родные есть? Жена? Дети?
– Нет, – ответил я, наблюдая за его манипуляциями с трубкой.
– Оно и к лучшему. Знаю твои вопросы и тянуть с ответами не стану, – выпустив несколько клубов дыма, мужчина откинулся на спинку стула: – расстрел отменен.
Я выдохнул и тоже откинулся на спинку. Ноги отяжелели, руки и тело начали подрагивать. Выходил адреналин: геройство, бравада перед лицом смерти, напряжение последних дней и бессонной ночи. В тот момент я не думал «как?», «почему?» или «что же дальше?», голову захватила ватная пустота, и только слова «расстрел отменен» упоительным эхом раздавались в мыслях. Дрожащей рукой я налил еще воды в стакан и пригубил.
– Но и этих стен ты тоже не покинешь, – не давая мне перевести дух, продолжал мой собеседник. – Для всего мира – ты мертв. А значит, здесь ты на пожизненное.