От сидения в тюрьме я начал быстро сходить с ума. День у меня в голове поменялся с ночью. Ночью я лежал и смотрел на лампочку без абажура, а днем засыпал дурным сном, от которого потом болела голова.
Драку возле кормушки, я проспал, проснулся, когда менты забежали в камеру с дубинками и принялись всех колотить. Я только надел очки, чтобы посмотреть, что происходит, как подбежал ко мне один такой здоровый деревенский хлопец, замахнулся и говорит:
– Сними очки, а то разобью.
Я послушно снял очки и положил под подушку.
Один старый зек в отстойнике мне сказал, что если тебя пиздит много человек, главное не сопротивляться, а сохранить здоровье. Я подумал, что форма шара самая устойчивая к внешнему воздействию. Принял позу эмбриона. Мент ударил меня по босым ногам. От боли я сделался как идеальный круглый шар, упал со шконки и покатился по бетонному полу. Все на меня с удивлением смотрели, и зеки и менты. Попкарь ударил еще раз и сказал:
– Будешь знать, как нарушать социалистическую законность.
Тормоза были открыты – я беспрепятственно прокрутился в продол, зашуршал вдоль облезлых зеленых стен и вприпрыжку полетел вниз по бетонной, потом по железной лестнице, сбил с ног какого-то толи следователя, толи адвоката, для которого контролер кнопкой открыл двойную железную дверь, вылетел во двор и вслед за выезжающим автозаком резво выкатился на Володарского. Девчонки в коротких платьях заливисто смеялись и лизали мороженное, бибикали машины, из открытых окон бодро звучал хит «Мой адрес – Советский союз». Я попытался остановиться, встать на ноги как все трудящиеся Беларуссии, но ничего не вышло – мой шар лишь набирал скорость. Боже мой – Брежнева хоронят. Пограничники – зачем пограничники? Что за таможня? Вена! Да-да, это, кажется, Вена… или Бруклин? Зачем такси – я не вызывал такси! Водителем? Красивая! Чья жена? Моя?
И только свист и только ужасный вой, с каким, наверное, в атмосферу входит комета. И только мелькание лиц, и только время, сжатое в твердый как камень сухарь на батарее у моей шконки.