В коридорах ОВД висел стойкий запах перегара, и казалось, что качается само здание райотдела – такого огромного количества пьяных в милицейской форме я ни до, ни после уже не видел!
И то сказать – объявить тревогу в День милиции! Выдернуть из-за стола в самый-самый праздник! Общее настроение, тем не менее, было благостное – все понимали, что тревога объявлена лишь техническая: так положено, раз главный вдруг помер. Зато не придётся проверять чердаки и подвалы, либо мерзнуть в оцеплении. Никто не грустил, не было и ощущения смены эпох. Утром всех отпустили по домам, велев вернуться в 2 часа, но мало кто пришел.
Потерпевшим во всей этой истории оказался влюбленный опер Валера К-ой. У Валеры на пятницу в ресторане «Большой Урал» была назначена свадьба, но её, как и другие подобные мероприятия по всей стране, отменили и перенесли в связи с объявленным в стране трауром.
Он, впрочем, потом всё равно развёлся…
Однажды мой приятель-управдом загремел в горбольницу с белой горячкой. Ко мне примчалась его жена с ключами от жигулей: – Убери машину от подъезда! Колёса снимут – Мишка меня убъёт. – Так дай ключ от гаража – я перегоню и закрою. Тут она грязно выматерилась, из чего я понял: ключи от гаража она найти не может. У меня свой «жигуль» был, но на чужом гонять по делам гораздо приятнее – все знают. Я и гонял. Пока на третий, кажется, день не замучила совесть – решил друга проведать. К моему изумлению, он был совершенно здоров, только бледен необычайно. Говорил медленно – от медикаментов, но разумно и складно. Тут как раз пришла докторша, широкая, как штангист. – Так я его увезу сейчас, – говорю. – Он здоров абсолютно уже! – Да вы не спешите. Поговорите ещё. Поговорите… И ушла.
Ну, мы дальше болтаем – о том, о сём. – Сань! – вдруг говорит он с мольбой. – Ну сгони ты его! Ведь он тебе сейчас в ухо плюнет!
Это сейчас я старый и приторможенный, и, конечно, растерялся бы. А тогда был шустрый, как ртуть – старшим опером служил. Быстро смекнул: – На каком плече? – спрашиваю, не поворачивая головы. – Да вон же, – показал он подбородком на левое.
– Давай, Мишань, поправляйся. Я его щас в коридоре уебошу.
Сказал – и вышел. А Мишу ещё неделю лечили.
Однажды давно, теплым весенним днем, поехал я в судебно-медицинский морг за каким-то заключением. К жмурам по службе я отношения не имел – «каталами» занимался, но вот что-то понадобилось, уж не припомню. А там как раз был Алик-армянин – полноватый врач с грустными глазами, я его знал еще по пластинкам. Он, впрочем, вообще был в Свердловске довольно известным – деньги водились, девчонки его любили. На самом деле Алик был ненастоящий – я как-то видел как с ним пытались разговаривать в ресторане нормальные армяне. Доктор только хлопал глазами и повторял «русурен хосумес… хосумес русурен» – типа по-русски давайте. Не знал он армянского-то.