«Там а далью непогоды,
Есть блаженная страна,
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.
Но туда выносят волны
Только сильного душой!»
Будь они вне школьной программы, влияние на юнцов было бы неизмеримо слабее, многие бы просто их не заметили. Обязательность запоминания на школьных уроках заставляло самых безучастных и пассивных пацанов по-иному отнестись к волнующим сердце строчкам, а что же говорить об инициативных и страждущих. Вне всяких сомнений воздействие стихов на многие поколения молодежи всё ещё отзывалось в сердце, несмотря прошедшие две сотни лет после их опубликования.
Совсем непросто прочесть эти строки, зовущие в «блаженные страны», и остаться безучастным в отгороженном от остального мира «медвежьем» углу. Где-то далеко находился неизвестный, но от того ещё более притягательный Зурбаган, куда фантазия уносила каждого, давая неудержимый простор роившимся мечтам, в утренней морской дымке которого неясно вырисовывались черты красавцы Ассоль, вот-вот побегущей по волнам, едва завидев вдалеке красные паруса. Детская и подростковая фантазии безграничны и уносят мечтателей в неизвестные дали, позволяя одновременно существовать в параллельных мирах или реальностях, придуманных и действительных. Зелёное море тайги заменяло настоящие моря и океаны, и ничего не предвещало о выборе совсем уж какой-то иллюзорной и нереальной профессии, разве что мальчишеские фантазии, почерпнутые из прочитанных книг. Из своего далёка, казалось, настоящая жизнь где-то там «за морями за долами», как в русских сказках, то есть из ещё большего далёка. Но упорства ему было не занимать, и однажды запавшая цель так и осталась неизменной, несмотря на множественные преграды и перипетии к заветной мечте.
Далее всё пошло по обычному рутинному порядку, кратчайшим путём, после окончания школы поступление во Владивостокскую мореходную школу. К курению так и не пристрастился, несмотря на нещадно дымившее окружение, как и привычку к алкоголю. Среднего роста, худощавый, на первый взгляд казался субтильным, но на самом деле был двужильным, а может быть, и трёхжильным. Никакой здоровяк не мог тягаться с ним в упорстве, терпении и работоспособности, просто не выдерживал при всей своей кажущейся мощи. К тому же был начисто лишён какого-либо угодничества, подхалимства или заискивания, поэтому, несмотря на всю свою неординарность, никакой «своей руки» в кадрах не приобрёл: независимость и чувство собственного достоинства там не являлись положительными качествами и никак не приветствовались. При его человеческих достоинствах в службе кадров никаких преимуществ не светило, хотя эти цели он и не преследовал. А если предположить чисто гипотетические обычно принятые условия, то среди инспекторов ему бы цены не было, и тогда никаких вопросов при назначении на самые приоритетные (блатные) пароходы не возникало бы, как и о социальной справедливости и иной шелухе, в которую заворачивали самые неблаговидные поступки, дабы придать им зыбкие очертания квази-реальности вкупе с «производственной необходимостью».