Он не любил ничего лишнего в своей жизни: того, что не могло подтолкнуть его к чему-то новому, а известное и проговоренное сто раз ему было неинтересно. И тогда он спрашивал у рассказчика: «Зачем мне нужна эта информация?», чем иногда обижал собеседника, знавшего его не слишком хорошо, но люди знакомые с ним долгое время, относились к этому, как к известной уже странности, думая, что просто в тот момент Кирилл думал о своем и не хотел отвлекаться на что-то другое. Ожидать от него особой тактичности не приходилось: он всегда говорил и делал то, что считал нужным, и объяснял что-либо только тогда, когда ему был необходим совет или другое мнение в дополнение к его собственным мыслям. А если в этом не было смысла, потому что он сам уже все давно решил, то прямо заявлял это, таким нехитрым образом заставляя человека замолчать, тем самым наживая себе недоброжелателей, что, казалось, не слишком заботило его. На самом же деле он как будто готовил место в своем мозгу для новых идей, для чего-то значительного, и многие вещи отметал за ненадобностью, то есть, относился к любой информации избирательно. И только в часы дружеских вечеринок под алкогольным градусом он отдавался всеобщему веселью и становился бесшабашным, не обращая, опять же, никакого внимания на то, что о нем кто-то может подумать неправильно. Плевать он хотел на это, будучи уверенным в разнообразии человеческих представлений об окружаемом мире, и не считая, что его собственное представление – хуже, чем любое другое. В этом смысле он был совершенно свободным человеком, и позволял каждому быть тем, кем он есть, не претендуя на признание своей исключительности. Но с грустью констатировал, что людям приятнее следить за тем, чтобы никто не выбивался из шеренги, идя в одном строю.
В нем жили как будто два человека, и было загадкой: как им живется вместе. Сам же Кирилл никогда не задумывался над этим. «Я не думаю эту жизнь, я живу её» – говорил он, и всем почему-то становилось смешно то ли из-за неуклюжести самой фразы, то ли еще от чего, но именно так он чувствовал, и такие слова выражали лучше всего его состояние на тот момент. Он считал, что жизнь штука многообразная, и нужно попробовать всё. В ранней юности он постиг эту науку даже в излишке, но опираясь на другой свой постулат: «Себя нужно прощать, так как в то время ты иначе поступить не мог», Кирилл продолжал свой путь в неизведанное, предполагая, что человек слишком мало знает об этом мире, чтобы строить железобетонные планы, вроде плотин, будучи до конца уверенным в том, что ничто не разрушит их. Смешно.