Кирилл привык к одиночеству, оно не тяготило его, напротив было желанным не только по той причине, что после операций и ночных дежурств хотелось отдохнуть и просто выспаться. Была и другая, по его мнению, более важная причина – это необходимость внутреннего покоя, доходящего до той благостной пустоты, когда тебе не нужно что-то решать и обдумывать, а тем более объяснять кому-то, кто оказался рядом с тобой, почему тебя вполне устраивает такая жизнь. Пустота звенящая – это несыгранная симфония, неслышимая, но несущая в себе чувство гармонии, словно ты находишься внутри музыки, которая еще не рождена Вселенной, и она носит ее в себе, беременная ею. Он не стал бы даже пытаться рассказать кому-то о своих ощущениях, потому что об этом рассказать невозможно, как невозможно выразить словами: что такое вечер где-нибудь на берегу реки вдали от всех, когда ты один, и вода, и звезды, и неожиданный плеск рыбы, и более – ничего. Это не картинка, это – состояние. С годами Кирилл понимал, что для него значило то или другое состояние. Вероятно, поэтому он перестал подпускать людей слишком близко к себе (не в физическом, а в душевном плане). Может быть, это случилось потому, что однажды он пережил настоящую глубокую привязанность, а когда его бросили, эта привязанность оставалась в нем еще долго, словно оттиск: не зачеркнуть, не соскоблить, не вырвать из сердца. Были и менее болезненные потери, например, бывших друзей, все еще здравствующих, но уже далеких от него, тех, кого он когда-то считал на сто процентов своими. Теперь он понимал, что ему просто так казалось, а на самом деле человек с тобой только на какое-то время, пока у него или у тебя не изменится что-то в жизни или не поменяется что-то внутри, и вы не разбежитесь по разным мирам в этой расширяющейся Вселенной. Он перестал повторять подобные ошибки: не обольщался, не прирастал, не удерживал. И женщина, входившая в его дом, не оставалась в нем надолго. Он не хотел этого, ему казалось, что всё изменялось в его доме от ее присутствия. Кирилл не мог объяснить ей, почему не готов к таким отношениям, которые предполагали совместное проживание в одном пространстве. Именно так: не в квартире, а в пространстве. Ему даже больше нравилось приходить к ней, чем приводить к себе. Он был, как улитка или черепаха, составляющая единое целое со своим домом, неотделим от него, словно врос всей своей кожей: там жило не просто его тело, но его мысли, чувства, настроения, воспоминания и нечеткий набросок будущего, которое рисовалось им самим в тихие вечера под легкий шепот ветра за окном.