А потом я думал о чем-то другом. Потом я вспоминал свою одинокую юность в Париже. У студентов в принципе всегда одинокая юность, это нормально. Правда, бросало меня в те годы то в одну сторону, то в другую, а то, казалось, очертания глаз сводят с ума, а то вот… да… такой рисуется овал лица смуглый, и вроде как у нее в крови итальянцы, и что-то она потом мне рассказывала, что не всегда любит мужчин, и ничего-то у нас не получилось. На ширину бедер я, пожалуй, тогда мало заглядывался. И сравнивал женские лица только с лицами актрис из великого кино: вот она на фоне Угрюм-реки, а вот где-то в темном лабиринте комнат в Риме. А вот невысокая женщина с напряженно-грустящим лицом на фоне озера, снятого на грани сумерек. А потом я долго ходил по Парижу и придумывал для себя такие истории для кино, которые взять бы и снять. Истории, в которых не было ничего, кроме образов и совершенно искренней и все же вычурно-напридуманной атмосферы.
Знаете, так бывает: молодые люди себе что-то вычисляют. То ли это похоже на жизненные планы, то ли само это планирование и нагораживание деталей и идей делают из них молодых, уверенных в себе писателей. Словом, они подробно выстраивают такие истории, которые к жизни отношения не имеют.
Ну, разве что вот этот абрис смуглого лица остался в памяти. А вот что она потом говорила, когда мы сидели на диване и пытались разучить для показа в университете скучный фрагмент из нескучной пьесы Мольера – все это забылось. Или это был не Мольер? Что она потом говорила? Я не могу… ты должен понять… другая… другой… Это я совсем уж не упомню.
А то, что придумываешь, оно, конечно, не всегда такое скудное, не всегда такое унылое и не всегда почему-то колющее сердце. Потому что иногда сердце тебе колет встреча и несколько фраз, и поворот женского лица, а иногда, кажется, что живешь не так, что живешь не в том городе, что живешь вдали от родных краев, и не понятно как выстраиваешь жизнь, и не понятно какую женщину любишь.
А вот опять промелькнуло какое-то видение, сверкнул живой объемный рисунок человеческой встречи, и ты даже не знаешь, что об этом было написано, рассказано сто раз и что все это было обсуждаемо годами, веками разными поколениями мужчин, имеющих неизлечимую страсть описывать свою жизнь. А такую страсть имели ранее в России и во Франции многие поколения мужчин и не обязательно было для этого быть писателем…