Потом я позвонил Джуду и выяснил, что он находится не в Ванкувере. Он уже был в Лос-Анджелесе… И тогда я решился.
Я сообщил ему, что приеду.
Он рассмеялся.
По правде говоря, не думаю, что он действительно поверил мне.
Но вот я здесь.
Всю неделю я зависал в тако-забегаловке на другой стороне улицы. Каждое утро я наблюдал, как за бархатным канатом выстраивается петляющая по тротуару и огибающая квартал очередь из подающих надежды кандидатов. Каждый день после полудня я наблюдал, как толпа редеет, пока здание не покидал последний гитарист. Большую часть времени я сидел на тротуаре, играя на акустической гитаре, и, хотя я не намеревался создать впечатление уличного музыканта, люди бросали мне наличные.
Это было странно.
Когда-то у меня был альбом номер один. Теперь в моем кейсе для гитары лежали смятые купюры.
В конце каждого дня я покупал три тако и сок. Я отдавал их старику, который жил за закусочной, вместе со всей оставшейся наличкой. Возможно, это было лишь спонсорством пагубных привычек, и может быть, после всего, что я пережил со своей собственной зависимостью, мне следовало остерегаться этого. Но этому чуваку было семьдесят шесть лет и он жил в переулке; если уж он и предпочитал виски на завтрак, то это было его право.
Прошло несколько дней, прежде чем мне удалось заприметить хоть кого-то из участников группы.
В четверг, как только солнце начало клониться к закату, Дилан Коуп вышел на тротуар с огороженной стоянки за баром – его баром – с несколькими другими парнями. Чувак был невероятно высок, к тому же его непослушные рыжевато-каштановые волосы алели в лучах вечернего солнца, так что ошибиться было невозможно. Он улыбался. Смеялся.
Барабанщик Dirty, несомненно, был самым добродушным из всех членов группы, но это не отменяло того факта, что иногда мне приходилось взывать к его хладнокровию о прощении. Проблема состояла в том, что это никогда не было так просто. Дилан был почти до неприличия безупречным командным игроком: парень не менял носки без предварительного одобрения других участников группы.
И особенно Эль.
В тот самый вечер я увидел и ее. Эль Делакруа, басистку Dirty. Ее также можно было безошибочно узнать по длинным платиновым волосам, собранным в высокий хвост, стройной загорелой фигуре, облаченной в обтягивающее белое платье и высокие сапоги. Она вышла на улицу в сопровождении небольшой свиты – своей ассистентки Джоани, сурового вида чувака в черном, который был, вероятно, охранником, и пары других женщин. Я даже не разглядел ее лица. Она поговорила с парнями, в основном с Диланом, и, обняв его и поцеловав в щеку, скрылась за зданием.