– Но зачем было бежать так далеко? – я разглядывала светящихся насекомых в банке, стоящей на столе между нами.
– В нашем мире запрещены межвидовые союзы, а браки караются лишением свободы…
Отвлёкшись от ползающих мерцающих козявок, я, не скрывая вновь подступившего любопытства, спросила:
– Она согласилась?
– Конечно, ведь она любила его ничуть не меньше… Но коварные штормы, так часто случающиеся у берегов Восточного океана, сбили их с курса. Ни самолёта, ни его обломков не было найдено, как и их пассажиров, – лис поглядел на меня и закончил, – Вот такая история.
– Они не выжили? – я чувствовала, как к горлу подступает комок, а на глазах наворачиваются слёзы. Как правило, я не подпускала, если можно так выразиться, подобные истории близко к сердцу, но то ли расслабляющее мерцание упрятанных в банку насекомых перед моим носом, то ли внимание обаятельного зверя, сломали чёрствую корку моего восприятия…
Лис глянул на меня и, слегка щурясь, сказал:
– Каждый год перед Рождеством племянник Рича, владелец этого ресторанчика, получает странные открытки с изображениями небывалых городов и мест, казалось бы, несуществующих в этом мире. Бережно собирая и оправляя в рамки, он вывешивает их над барной стойкой внутри помещения. Если есть желание можно зайти внутрь, и ты сама всё увидишь.
У меня даже руки похолодели, я готова была сорваться с места тотчас, чтобы увидеть доказательства это прекрасной истории.
– Я люблю сказки, – добавил Ник, а потом со смехом продолжил, – доживу до старости – напишу сборник рассказов…
Лис не договорил, его уши настороженно встрепенулись, и зверёк замер.
– Ник? – меня тоже охватила неясная тревога, – Ник?? – я протянула руку и легонько коснулась его лапки.
Очень тихо и почти что по слогам лис прошептал:
– Эл… Не говори ничего… Молчи… – поймав мой испуганный взгляд, Ник беззвучно добавил, и мне пришлось читать по губам – Просто молчи…
Я украдкой огляделась. Лев со своей спутницей давно покинули пригретые места, и их столик был пуст – Себастьян, закинув на плечо полотенце, собирал на поднос блюдца, чашки и тарелки, на которых живописно подсыхали остатки кетчупа. А за дальним столиком всё ещё, напряжённо склонившись к своему невидимому собеседнику, восседал шакал, и его голос угрожающе то и дело срывался на злобное рычание: