Немного подумав, Катрина взяла небольшой кусок камня и положила в мешок. Странно, что он совсем не придавал веса ее ноше.
– Потом решу, для чего ты мне, ― вслух произнесла она.
Она вообще была из тех, кто любит разговаривать сам с собой. В сиротском доме над ней часто потешались и даже крутили у виска, но это так и не отбило желания разговаривать вслух с предметами.
– Мне бы еще переодеться во что-нибудь и помыться, ― Катрина оглядела себя.
От морской воды все тело постоянно чесалось, а налипшая грязь, казалось, так прочно въелась и осела на волосах, что теперь невозможно было разглядеть их соломенно-рыжий цвет. Да и кожа стала одного цвета с камнем ― почти черная.
– Вот уже предстану так предстану перед новыми знакомыми. Страхолюдиной грязной, ― посмеялась она и двинулась через лесную тропинку к первой деревне людей.
Но Катрина могла не беспокоиться о том, что кто-то может напугать ее в этой деревне, так как здесь царила гнетущая тишина. Кати даже посетило пугающее подозрение, что это место вообще необитаемо.
Тихонько пройдя через ворота, точнее, просто две толстые палки в поредевшем частоколе, она постучалась в первый же дом, который стоял слева от ворот. Ответа не последовало, и Кати толкнула дверь, которая скрипнула и приоткрылась, но на пороге дома и за ним никого не было видно. Незапертые двери означали, что люди не волнуются о своем хозяйстве. Катрина вспомнила сиротский дом и то, как директор строго наказывала запирать двери на пять засовов, чтобы никто не проник в ее владения. Как часто старику Арни попадало от нее за то, что он не вовремя запер дверь, разболтавшись с малышами, рассказывая им свои сказки на ночь.
– Кто-нибудь здесь есть? ― спросила Катрина, осторожно переступив порог.
Из-за угла послышался тяжелый шепот, напоминающий скрежет:
– Кто ты, дитя?
– Я Кати.
– Подойди ближе, ― прошептал голос, и раздался кашель.
– Вам чем-нибудь помочь? ― спросила Катрина и прошла в ту часть комнаты, откуда слышался голос.
«Да, брать тут действительно нечего», ― подумала она, оглядевшись. Посередине лежала какая-то дощечка, служившая, скорее всего, столом для живущих в этом доме. Свет падал на нее из большой дыры в крыше. А на тюфяке из соломы лежало тело человека, настолько исхудавшее, что было непонятно, кто там ― мужчина или женщина.