Сейчас он думал о том, что Ирина виновна в смерти Ковыршина. Убила ли она его сама или он покончил с собой, будучи пьян и безумен после разговора с женой об Испании, – а Харин-младший как никто другой знал, как больно Ирина может задеть мужское самолюбие – всё это не так уж и важно. Сделала она всё это из-за денег и таким способом, что никто не может её ни в чём упрекнуть.
Эти мысли не были неприятны Харину, скорее, наоборот, доставляли определённое удовольствие знания интимной тайны жены, напоминающей ему сейчас грациозную хищницу. Он смотрел на Ирину сквозь колышащееся пламя свечей и чувствовал в себе разгорающееся желание. Она полуоделась к ужину: Георгий знал об этом женском способе одеваться, который предусматривает сочетание лёгкой официальности с возможностью быстрого раздевания. Однако, судя по её виду, Ирина отнюдь не торопилась в постель и смотрела на него сейчас без улыбки, серьёзно, изучающе.
– Зачем ты дала мне это прочесть?
– Хотела, чтобы ты узнал кое-что обо мне.
– Просто рассказать было нельзя?
– Нет.
– И что я узнал?
– То, что я любила Сергея. А теперь люблю тебя.
Харин почувствовал, что больше не стоит задавать вопросы. Пора было переходить к действиям, но он всё продолжал смотреть Ирине в её завораживающие тёмные глаза. Вдруг он отчётливо понял, что готов на всё, лишь бы продолжать обладать этой женщиной. Похоже, это поняла и Ирина. И улыбнулась Георгию зовущей улыбкой.
Январь 2007
1.
Городу N далеко до Москвы и Оксфорда. Говоря словами Фернана Броделя, он является эксплуатируемой территорией или периферией российской экономики, говоря словами Юрия Яременко, градообразующие предприятия N находятся на среднем уровне хозяйственной иерархии, а если использовать высокий стиль советской публицистики, это город угля и стали. Дыра, в общем.
Анатолий Александрович Белов города N не любил, хотя и прожил в нём большую часть своей жизни. В России мало кто любит места, в которых сохраняется население, у любого русского человека есть ощущение случайности собственного пребывания в данном конкретном месте. Почему мы здесь, а не там, с этими, а не с теми – российская история не оставляла особого выбора, но до сих пор этот выбор приводит своей состоявшейся спецификой в состояние задумчивости и удивления. Только в брошенных деревнях или городских трущобах, на сентиментально-романтических руинах советского прошлого многие чувствуют неожиданный уют и умиротворение открывшейся истины – так и должно было случиться. Воздух чист, зелено, уютно. Население кончилось, а вместе с ним – и конец истории. Никто не мешает погрустить о том, что не случилось с Россией в прошлом и не наступит в будущем.