– Да? – шипит она на ухо, вырывая меня из сумбурных мыслей.
– М-м, что?
– Просто «да»? Иванова, а вдруг это была твоя судьба?
– Кто?
– Аполлонов! Он может быть и твоей тайной страстью, о которой рассказали карты, и знакомым незнакомцем.
Я еще раз мельком смотрю в сторону преподавателя и… очень сильно в этом сомневаюсь. Судя по его холодному, четко оценивающему взгляду и тому, сколько всего он добился в свои двадцать девять, вряд ли в его жизни есть место страсти со студенткой, которая не сделала себе в архитектуре имя. Я вообще не представляю, как можно совмещать холодный архитектурный расчет и пылкость, о которой твердит подруга.
– Это точно твоя судьба! Прятаться по подсобкам, запираться в университетских кабинетах… Романтика же!
Роксана явно перечитала любовных романов.
– Не вижу ничего романтичного, – отвечаю спокойно. – Да и преподает он у нас последнюю неделю. Так что недолго бы длился наш роман.
– Сухарь ты, Аня! Если судьба, то…
– И что мне нужно было сказать судьбе? Я ваша навеки? Роксана, пожалуйста, давай не отвлекаться. – Я начинаю раздражаться, но подругу уже не остановить.
– Анька, ну ты посмотри! Он же просто и-де-ал! Только глянь, какие пропорции головы…
Она резко толкает меня в сторону зала, где Аполлонов стоит рядом с нашей историчкой, которая способна поддерживать разговор только на две темы: о революции тысяча девятьсот семнадцатого года и о ньюфаундлендах, которых разводит. И, судя по унынию на лице Андрея Григорьевича, речь сейчас идет о собаках.
– Смотри, какой нос, какие скулы! А глаза! – Кажется, Окси должна сейчас лопнуть от эстетического оргазма.
– Ладно, он хорош. Довольна? – соглашаюсь я с тем, что и сама знаю. Чувствую, как начинают гореть уши, и отворачиваюсь, пока Аполлонов не заметил, что мы пялимся на него.
– Да, довольна! И он не просто хорош, – она на мгновение отвлекается, чтобы вручить программку очередному гостю и пожелать приятного просмотра, – а идеален! Я б такого нарисовала… Вот бы он нам позировал, а не тот дед. Помнишь? В конце прошлого семестра?
– Деда рисовать сложнее и интереснее. Морщины, складки, – говорю я, но мои аргументы разбиваются о троекратное «фу» в исполнении подруги.
К счастью, это слегка остужает градус разговора, и мы больше не возвращаемся к обсуждению Андрея Григорьевича, который нервирует меня одним своим присутствием. Я чувствую себя гораздо свободнее и увереннее, когда вижу его на доске у меня в комнате, чем здесь или в аудитории.