Она повернулась к боковому окну, за которым стояла девочка – не старше десяти лет, с длинными черными волосами, слегка закрывающими лицо, и кожей, подозрительно бледной даже в свете фонарей. Мила вздрогнула, на мгновение решив, что это иллюзия, сон наяву, порожденный напряженной ночью.
Она медленно наклонилась, уставившись на странную фигуру, словно ее взгляд был прикован неведомой силой. Девочка смотрела прямо на нее, но ее глаза… они были сплошь черные, без зрачков – абсолютная, бездушная чернота, от которой бросало в дрожь. Пустые, как окна в заброшенном доме, словно кто-то специально оставил их открытыми, чтобы в них заглянули, но никого не встретили.
Мила застыла, ее рука замерла на ключах, и сердце застучало в бешеном ритме. Черные глаза девочки смотрели, не моргая, не проявляя ни малейшего признака эмоций на отстраненном лице, и от этого взгляда внутри все похолодело. В голове запульсировало предупреждение Синди: «Увидишь черные глаза, не открывай дверь.»
Мила судорожно выдохнула, тело отказывалось двигаться, прикованное к месту странной, необъяснимой силой. Она не могла оторвать глаз от этой фигуры, стоящей всего в нескольких сантиметрах от машины, отделенная только тонким стеклом. Внутри бушевала паника, от которой тошнота подступала к горлу.
Стук раздался снова, медленный, приглушенный, но более настойчивый, чем в первый раз. Девочка наклонилась к окну, черные глаза оставались неподвижными, всматриваясь в нее с невыносимой, ледяной пристальностью.
– Впустите меня, мне нужно попасть домой, – проговорила наконец девочка, ее голос звучал слишком взрослым, не соответствуя ее внешнему виду, что пугало еще сильнее.
Наконец, Мила словно вырвалась из оков ледяного страха. Дрожащими руками она повернула ключ, и двигатель заревел, разрывая тишину. Девочка не двинулась с места, ее взгляд оставался все таким же пустым и холодным, но в этот момент Мила, почти не дыша, нажала на газ и рванула с места, едва не въехав в бордюр на повороте. Лишь когда свет фар отразил пустую дорогу, сердце в груди сбилось с того невыносимого ритма, который преследовал все это время.
Она вдавила педаль, вцепившись в руль до побелевших костяшек, но отражение девочки, ее черные глаза, абсолютная, безжалостная чернота, продолжали мелькать в мыслях. Образ запечатлелся в ее сознании, как запекшаяся кровь на месте раны, и теперь от него невозможно было избавиться. «Как Синди могла знать об этом заранее, что все это значило?» – разум Милы панически пытался найти объяснение этим событиям.