Сколько их было потом – и психологов, и гипнологов – всё без толку. В итоге о передышке взмолился измученный Егор, да и бабушка на сторону мальчика встала. Гриша сдался. И с тех пор повадился ходить на кладбище ночами. Днём – никогда, а ночами пару-тройку раз в неделю выбирался. Он сам себе не мог объяснить, что за сила тянет его к могиле жены, сначала пытался найти ответ, а после рукой махнул. Раз ходит, значит, так нужно. Иногда, правда, сопротивляться пытался, превозмогая странную тягу, оставался дома, но наутро силы покидали его, с кровати подняться не мог. Видно, таким образом мстила ему Вероника за пренебрежение.
В эту ночь ещё холоднее стало. Подморозило, хрустела под ногами тонкая корочка льда, сковавшая разбитую за зиму дорогу, что-то потрескивало в воздухе, смотрели с чёрного неба холодные звёзды. Всё здесь, возле могилы было как обычно, и в тоже время… несколько иначе что ли. Вроде бы, ничего не изменилось, а в душу неприятный холодок лезет, пробирается потихоньку, чтобы остаться навсегда. Кажется? Ощущение, должно быть, сродни звериному инстинкту, из тех необъяснимых, когда вроде бы не произошло ещё ничего, а зверь мечется и страшно воет, чуя беду. Человеку подобная чувствительность не свойственна, он полагается скорее на разум, нежели на собственные ощущения, так отчего же тогда Григорий замер в ужасе, не смея шелохнутся, и даже дышать боится? Отчего судорогой свело ноги и кажется, что они, как и у Егорки, отказываются служить и подчиняться?
Он никогда не боялся кладбищ. Что в них пугающего? Тихо, спокойно, даже умиротворение какое-то чувствуется, хоть и свойственно людям бояться смерти и кладбищ, с ней заодно, как мест последнего приюта, но Гриша не боялся никогда и частенько, будучи ребёнком, прятался от бабушки среди могил. Бродил, читал таблички, представлял себе жизнь когда-то умерших людей. Кем они были? Как жили? Как путь свой земной окончили?
Всё так, но сегодня что-то дало сбой, и ему хотелось вопить от ужаса, но язык будто примёрз к нёбу, слушаться не желал, и каких усилий стоило не поддаться панике!
С трудом справившись с захлестнувшими эмоциями, мужчина сунул руки в карманы, бросил, на фотографию, подсвеченную робким огоньком зажжённой свечи, короткий взгляд.
– Довольна, тварь?! – проронил он сквозь зубы и, не медля больше, двинулся к выходу.