Эмерик, прижавшись к статуе одного из основателей Совета, наблюдал, как между гостями скользит робот-андроид. Его серебристый корпус, отполированный до зеркального блеска, отражал блики звёздного потолка. Голова с выразительными голубыми сенсорами вместо глаз была слегка наклонена – будто машина сканировала эмоции толпы. На груди робота мерцали голограммы – вероятно, интерфейс для связи с гостями. Когда андроид поднял руку, передавая бокал, Эмерик заметил, как под искусственной кожей шевелятся микросхемы, имитирующие мышечные волокна.
В тени статуй, чьи гротескные формы контрастировали с плавными линиями зала, было проще дышать. Здесь никто не смотрел на него и не пытался завести разговор о том, чего он никогда не поймёт: ценах на экзопланетные курорты, моде на генетические улучшения и «очаровательной наивности» тех, кто вырос на окраинах системы.
Он отпил глоток вина, стараясь отвлечься. Судя по всплеску голосов у входа, «гвоздь программы» – тот, ради кого все собрались, – наконец появился. Эмерик вздохнул с облегчением: как только официальная часть закончится, он исчезнет, запрыгнет в ближайший аэрокар и ляжет спать.
В этот момент его размышления прервал чей-то голос:
– Сегодня просто праздник лицемерия, не находишь?
Эмерик, не сразу поняв, что вопрос адресован ему, наклонил голову.
– Не думаю, что здесь есть место искренности. – он сделал паузу, переводя взгляд на гостей, чьи смешки звучали как отрепетированные трели. – Здесь это нарушило бы дресс-код.
С другой стороны статуи, за которой он стоял, раздался тихий мелодичный смех. Эмерик обогнул скульптуру и встретился взглядом с женщиной. Она была высокой, статной, с правильными чертами лица, выдававшими в ней представительницу элиты. Её тёмные волосы, собранные в строгую причёску, оттеняли острые скулы и лебединую шею. Но больше всего притягивало платье – элегантное белое одеяние с длинными рукавами. Глубокий вырез подчёркивал стройность фигуры, а драпированная юбка, струящаяся мягкими складками, добавляла образу царственности. Несмотря на кажущуюся простоту кроя, натуральная ткань, невероятно редкая в эпоху синтетики, кричала о роскоши каждой деталью. Однако самым гипнотическим были её глаза: их цвет сменился с серого на раскалённо-оранжевый, словно расплавленный металл. Эмерик видел генетические модификации, но такие изменения говорили не просто о статусе – они указывали на доступ к технологиям, о которых рядовые граждане не смели и мечтать.