В моем сознании забрезжило понимание, почему Мухибу отправили именно на филфак; на первый взгляд в сельскохозяйственный или политехнический было бы логичней.
– Филолог, да. Никак не запомню… Ну вот на такую работу и возьмут. На филологическую. Хорошо?
Я пожал плечами.
– Потом вы родите троих детей.
Глаза у меня полезли на лоб.
– Троих?! Сразу троих? Вообще, какое это имеет…
– Можете не сразу, а одного за другим, – спокойно сказал он. – А значение такое, что это мои условия. Хочешь – принимай. Не хочешь – не принимай. Но если не примешь, больше ее никогда не увидишь.
– Но почему именно троих? – бессильно спросил я.
– Потом сам поймешь, – отмахнулся он. – Она должна быть привязана к тебе, ты – к ней. Дети – крепкая цепь.
– Ну…
– Если в течение года она не принесет первого, я ее у тебя заберу… – Свел брови, кратко раздумывая, и поправился: – Хорошо, на первенца – полтора года.
– А если…
– Что?
– А если какие-нибудь, ну… проблемы? У женщин, между прочим, бывают проблемы!
Мирхафизов подумал.
– Проблемы бывают, верно. Могу перед свадьбой послать к врачу, пусть проверят. Но думаю, это лишнее. Эти проблемы обычно решаются. А вот если дело окажется в тебе… – и он извинительно развел руками.
В его подходах было что-то от невольничьего рынка, описанного у Гигина Громатика.
– Во мне не будет, – безнадежно сказал я.
– Откуда знаешь? – Мирхафизов остро на меня глянул. – Может, у тебя дети есть?
– Да откуда у меня дети!
– Вот видишь… Если бы у тебя были дети, Мухибу я бы тебе не отдал. Но зато мы бы знали, что у тебя и впрямь все в порядке. Впрочем, – он махнул рукой, – зря мы об этом начали толковать. Природа свое всегда берет, загляни вон в мои коровники…
Мирхафизов взял пиалу, налил чая, протянул мне и спросил серьезно:
– Ну что, согласен?
Шараф Мирхафизов как в воду глядел – события начали стремительно развиваться.
Еще оставалось некоторое время до кульминации – кульминации затянутой, долгой, протяжной, мучительной, когда на улицах городов шли танковые бои, беженцы нескончаемыми потоками уходили в Афганистан, все, кто имел мало-мальскую возможность, срывались с насиженных мест, бросая имущество, нажитое несколькими поколениями, а бетонные стоки кое-каких заведений из тех, что называются «саллоххона» – скотобойня, полнились человеческой кровью.
Но на площади Озоди́ уже раздавали автоматы. Предполагалось, вероятно, что люди с площади Озоди, вооружившись, примутся защищать законную власть от проходимцев с соседней площади Шахидо́н, которые на нее покушаются.