Я сказал – для русских; нет, на самом деле преимущественно для русских, поскольку таджики хоть по долгу жизни и мусульмане, но тоже, бывало, в тех местах охулки на руку не клали, несмотря на то что это, скорее всего, решительно препятствовало, увы, возможности их будущего переселения туда, где сень струй и не базарные курвы, а гурии.
Ну и вот, мои друзья однажды забрели в некое тихое местечко – вроде, скажем, подвала одного из жилых домов на Лахути. На Лахути, если помните… ах, вы не помните… ну, не важно, на Лахути стояли трехэтажные дома незапамятных годов постройки, сороковых или пятидесятых, довольно корявые, зато способные противостоять катастрофическим землетрясениям, так что, может, и сейчас стоят, если только во время очередного все-таки не развалились.
Так или иначе, в том утлом углу мои соученики обнаружили существо женского пола: особу из тех, что довольствовались в забегаловках Зеленого базара опивками. Спала она там в каких-то ссаных тряпках пьяная. А может, они и нарочно рыскали, надеясь на романтическую встречу такого рода, вот встреча и случилась. Обрадованные подельники для начала в меру своего детского понимания барышней мирно попользовались – кстати говоря, может, она даже и не особо кочевряжилась, может, наоборот, ей приятно стало, что такие молодые ребята на нее обратили внимание, а Ориф, говорю же, вообще был как с картинки. Но, получив свое, они подобрали какую-то валявшуюся неподалеку арматурину или, скажем, водопроводную трубу и зачем-то нанизали свою недавнюю возлюбленную на эту ржавую железяку, словно бабочку. Только бабочку протыкают с грудины, это все знают, у Набокова неоднократно описано, а они пользовались иным методом. Могу вообразить, что дама выступала категорически против этакого продолжения забавы, но ребята были крепкие, сладить с ними она никак не могла…
Дурацкая история, не знаю, зачем начал. Никакого отношения к делу она не имеет, я просто хочу сказать, что такие болваны, как мои однокашники, и безоружными-то вели себя хуже зверей, а уж когда дорвались до автоматов… Нет, ну правда, я и теперь не понимаю, зачем им нужно было это делать. Вернее, теперь-то, после всего того, что началось через несколько лет, я, как минимум, прозреваю, я, по крайней мере, что ли, подозреваю, что за люди живут в этом мире. Однако в любом случае назвать мои смутные ощущения пониманием никак нельзя, ибо понять – это значит привыкнуть, а привыкнуть – значит простить.