Последние стихи поэтесса написала в 1913году. Из сборника “Трое”, я выбрал одно.
Выздоровление
Апетит выздоровлянский
Сон, – колодцев бездонных ряд,
и осязать молчание буфета и печки час за часом.
Знаю, отозвали от распада те, кто любят…
Вялые ноги, размягченные локти,
Сумерки длинные, как томление.
Тяжело лежит и плоско тело,
и желание слышать вслух две-три
лишних строчки, – чтоб фантазию зажгли
таким безумным, звучным светом…
Тело вялое в постели непослушно,
Жизни блеск полупонятен мозгу.
И бессменный и зловещий в том же месте
опять стал отблеск фонаря......
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Опять в путанице бесконечных сумерек…
Бредовые сумерки,
я боюсь вас.
1913г.
Памяти Елены Гуро свои стихи посвятил Алексей Крученых
Из тетради заметок А. Крученых
…Когда камни летней мостовой
станут менее душны, чем наши
легкие,
Когда плоские граниты памятников
станут менее жесткими, чем
наша любовь,
и вы востоскуете и спросите
– где?
Если пыльный город восхочет
отрады дождя
и камни вопиют надтреснутыми
голосами,
то в ответ услышат шепот
и стон «Осеннего Сна»
«И нежданное и нетерпеливо – ясное
было небо между четких вечерних
стволов… – («Шарманка» Е. Гуро)
Нетерпеливо-ясна Елена Гуро…
1914г.
Памяти Елены Гуро свои стихи посвятил Василий Каменский
Твоя пусть ветка осени
(Из книжечки Осенний Сон)
Желтится утром в просени
Зовет на горизонт.
Помнится гордо: изнеженный
Рыцарь поэт
На ступенях Храма Искусства
Умер с голоду читая стихи.
Ведь все равно как катится
К разстали разлучаль.
Земля твоя не ластится
Святая замолчаль.
1916г.
_____________________________________________________________________________________
ГУМИЛЁВ
Николай Степанович
15 апреля 1886г. – 26 августа 1921г.
Поэт, рыцарь Серебряного века, чья судьба сплелась из мистических узлов и кровавых петель.
Тёмная река судьбы увлекла его за собой ещё в юности, когда встретил он ту, чьё имя манило, как божье благословение – Анна. Трижды падал он перед ней на колени, трижды нож отчаяния вонзался в грудь, трижды Смерть, усмехнувшись, отступала, оставляя на губах привкус медной крови и несыгранной трагедии. Четвёртый раз кольцо скользнуло на палец, будто петля на шею, и брак их стал не союзом, а поединком двух призраков, обречённых шептать друг другу проклятия сквозь вуаль страсти.
Сын, Лев, рождённый в свинцовую осеннею ночь, когда ветра выли за окнами, как духи забытых царств, не скрепил их – лишь добавил звено в цепь фатальных событий. Акушерка, принявшая младенца, увидела в его глазах роковую судьбу. Гумилёв бежал. Бежал в знойные пустыни Африки, где солнце выжигало память, а в песках шевелились тени древних богов, шептавших ему о проклятых алмазах и царствах, погребённых под пеплом. В османских лабиринтах он искал дверь в иной мир. А когда грянула Первая мировая, он ринулся в её жерло, как мотылёк в пламя, – искал гибели, но пули обходили его стороной, словно боялись прикоснуться к тому, кого уже обрекли иные силы.