– Вот и я подумал, – продолжил он, голос его становился всё тише, но напряжённее. – А что, если с людьми то же самое? Понимаешь? У них нет истории. Нет памяти. Они не хотят общаться. Живут так, будто за пределами их расписания вообще ничего не существует. Они вроде делают действия, но это всё одно и то же логически бессмысленное дерьмо!
Он замолчал на мгновение, словно проверяя, слушаю ли я, а затем резко добавил: – На следующий день я увидел его. Того самого пацана. Живого. Сидел на песке, играл, как ни в чём не бывало. Резал себе пальцы. Хотя я лично закопал его труп! Своими руками.
Я смотрел на Крейга, в глубине души приятно осознавая, что сегодня меня ещё есть чем удивить. Жуткое чувство, на самом деле.
– Я знаю, о чём ты думаешь. Но чтобы мне не быть многословным, вот. – он бросил на стол шестёрню. Это было там, где должно было находиться сердце!
Я рассматривал шестёрню, не смея прикоснуться к ней. На ней был выгравирован номер. 11142. И приписка: СИМ. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
– Крейг… Чёрт возьми, я… это слишком. – Я опустил руки на стол, не отводя взгляд от шестёрни. Не помню, чтобы я был моралистом. Хотя, может, и был… Но есть же рамки, в конце-концов…
– То есть, по-твоему, это не убедительно?
Я не ответил. Моё сердце билось тяжело и глухо, как если бы кто-то стучал в запертую дверь. Мне хотелось отвернуться, но это было бы слишком очевидно. Вместо этого я сосредоточился на трещине на стене, пытаясь вглядеться в её извилины так, будто это может освободить меня от ответа.
Крейг взял кровавый скимитар, сумку и начал снаряжаться. – На сегодня хватит. Мы оба на пределе. Предлагаю встретиться здесь через неделю. С потерями и неудачами, но план номер один выполнен. Можем приступать к плану номер два.
– Нет, Крейг. Мы не будем приступать к плану номер два. По крайней мере, я – точно. Не такими методами.
– Не глупи. Или мы их, или они нас. Вспомни Зов. Вспомни наш Зов, Бонс! Не говори мне, что мы на правильном пути. Не говори мне, что это не клетка… – тихо сказал он.
Я вернулся в свою комнату. Всю ночь мне снились тревожные сны. Затем я заболел и пролежал три дня, не издав ни звука. За мной ухаживала девочка, которая заглянула ко мне на второй день. Она носила мне Кадааш в кувшине.
Когда стало получше, я наконец вышел наружу. Первое, на что я обратил внимание – моё имя на двери. Буква “Б” стала полностью лиловой, включая контуры. Лиловые капли капали из верхней «трубочки» этой буквы, падая на букву «О», проникая внутрь. Тогда я начал обходить все двери, в поисках подтверждений своих тревожных догадок. Но ничего не нашёл. Как и говорил Крейг – каждый способен видеть только своё имя. Для всех же остальных символы нечитаемы.