Я едва успел увернуться от его размашистого удара, но даже не промедлил выпрямиться, как сапог врезался мне в лицо. Удар был молниеносным и беспощадным. Что-то хрустнуло. Я рухнул на землю, неуклюже распластавшись. В ушах звенело. Во рту стоял привкус пыли и крови.
Кажется, шутки кончились. Звери сбросили маски, явив свой настоящий оскал. Я горько улыбнулся, прижимая нос. Крейг был прав. И Командир тоже был прав. Я дурак.
– Слабак! – засмеялся Командир. – С этого дня ты будешь тренироваться по двенадцать часов в день!
Так я превратился в куклу. В мешок. В манекен. В пыль. Днём меня колотил Васкес, вечером я валялся у колодца, не в силах что-либо предпринять или придумать. В голове раздавался пустой и ноющий звон. О библиотеке речи не было.
Когда я потратил все свои защитные свитки и все песчанные запасы на новые, лишь бы уберечь кости от переломов, моя жизнь потеряла всякую радость. Я превратился в скулящую и тупую скотину. Он был прав. С самого начала. Надо было всё здесь взорвать к чертям. Я ненавидел физические упражнения. Ненавидел драться. Ненавидел Командира. Его двуличность. Его тайны. Его приказы. Его шлем. Его.
«У костра слабакам не место» – он сказал однажды вечером, когда я подошёл поговорить насчёт того, что с Великой Битвой я могу сражаться боевыми свитками. Ныне он старался держаться от меня на расстоянии и никогда не подходил близко.
Меня всё время поддерживала лишь смутная догадка, но вскоре и она исчезла. Осталось лишь параллельное, очень концентрированное чувство причинить боль. Усугубило положение то, что я не мог выговориться даже в своей комнате. Голус, Толус, Шолус навязчиво приходили снова и снова, как далеко бы я их не выкидывал.
В редкие часы раздумий, я представлял себя формой, которая неуместна в данной жизни. Я взращивал в себе форму книжного червя, в то время как на войне нужно оружие. Только вот на какой войне? Проклятье…
Шли дни. А за ним недели. Я пытался медитировать, находясь наедине с собой, рядом с песчаной кроватью. Но ничего не менялось. Даже привычные чувства правильности и неправильности изрядно поднаторели. И я понял, что так будет продолжаться, пока я не отойду от привычных действий. Но думать у меня не было сил. Этот порочный круг из одних и тех же мыслей однажды набрал критические скорости. А затем в моей голове щёлкнул какой-то древний рычаг.