Но чаще всего солнце щедро заливало все вокруг своим теплым светом. И тогда, отражаясь в зеркальной глади озера, небо казалось бесконечным и безмятежным. В такие дни работа спорилась, мысли текли свободно, а новые идеи рождались словно сами собой, под вдохновляющим воздействием окружающей красоты. Эта гармония природы и науки, тишины и мысли, была главным сокровищем Академгородка, его уникальной атмосферой, притягивающей талантливых людей со всего мира. И я был благодарен судьбе за возможность быть частью этого удивительного места.
В этот день я сидел в своем кабинете. Врачебный прием уже окончился, и я оформлял медицинскую документацию. В дверь кабинета постучались. Я пригласил посетителя в кабинет. Вошел молодой человек, лет двадцати пяти, одетый довольно просто, но опрятно. Его лицо, обрамленное коротко стрижеными волосами, казалось сосредоточенным и спокойным. Однако внимательный взгляд замечал в уголках его глаз едва уловимые морщинки, свидетельствовавшие о пережитых неприятностях, спрятанных за маской сдержанности. Я его узнал, это был мой однокурсник Павел Черномырдин. Мы не виделись около года, и я очень обрадовался при виде его. Он подал руку, и я аккуратно ее пожал. У него была очень маленькая, аристократическая рука. Ранее мы учились с ним в одной группе, но на последних курсах он перешел в хирургическую группу, где продемонстрировал свой истинный талант. Его руки, с тонкими длинными пальцами, творили чудеса в операционной ране. Их ловкость, точность и интуитивное понимание анатомии вызывали восхищение даже у самых опытных хирургов. Его ценили, на него возлагали надежды, ему прочили блестящее будущее в операционной.
Ростом чуть ниже среднего, худощавый, но с хорошо выраженной мускулатурой рук, выглядывающих из-под рубашки с коротким рукавом, он казался анатомическим наглядным пособием. Его располагающая внешность, несмотря на отпечаток грусти, дышала радушием; утонченные черты лица дополнялись высоким, открытым сократовским лбом. Из-под аккуратных темных бровей смотрели глубоко посаженные глаза в круглых очках, оценивающе рассматривающие мой кабинет. В его глазах цвета грозового неба отражался целый мир – мир опыта и некоторой печали. В них можно было прочитать историю, написанную временем, историю, которую он не спешил рассказывать, но которая, несомненно, была полна интересных и захватывающих событий. Серая, выцветшая рубашка, застегнутая на все пуговицы, безупречно выглаженная, и брюки со стрелками говорили о маниакальной аккуратности, граничащей с одержимостью порядком.