Второй гроб отливал белым шёлком, словно снег в лунную ночь. Он был обрамлен серебряными розами по краям. Пальцы рыжеволосой императрицы сжимали букет засохших васильков – любимых цветов Николая – это я узнал из его памяти.
«Мать…» – эхо чужой боли прошило сознание, но я сжал зубы, заглушая её.
Третий гроб оказался попроще. Дубовый, массивный с выжженными коронами по бокам. Борис Соболев. Старший брат, чей труп я увидел, как только попал в этот мир. Его доспехи, пробитые демонскими когтями, всё ещё хранили следы чёрной крови. На груди у него висел медальон с миниатюрой: Николай-ребёнок смеялся на руках у Бориса.
«Ты всегда был лучше меня… Но почему же ты погиб?» – с нескрываемой горечью в голосе спросил принц, сидящий в моей голове. Но ответа не последовало.
– Я дам тебе попрощаться, – внезапно сказал я. Николай замер в уголке сознания, будто пойманный врасплох.
–Как? Зачем? – его голос дрожал, смешивая тоску, гнев и надежду.
– Чтобы они поверили, что ты всё ещё здесь. Игрушка. Плачущая кукла на троне.
Он не ответил, но его молчание было согласием. Я отпустил контроль над телом, и мой дух отступил в тень угла. Тело захлестнула волна чужой боли – Николай рухнул на колени перед гробами, пальцы впились в резные края, будто пытаясь вцепиться в ускользающее прошлое.
– Отец… Мама… Брат… – его голос сорвался в хрип, слезы катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на серебряной оторочке камзола.
Зал замер. Даже хладнокровная Меньшикова, стоявшая у трона с беспристрастным лицом, сжала губы до белизны. Верейский переминался с ноги на ногу, его ордена звякали, словно кандалы. Юсупов же наблюдал за этим с ледяным равнодушием алхимика, изучающего реакцию в тигле.
– Простите… – шептал Николай, целуя холодное стекло над лицом отца. Его дыхание запотело на поверхности. – Я всё исправлю… Клянусь…
Толпа зашепталась. Где-то сзади зазвенел бокал – кто-то уже праздновал предстоящее регентство Ольги. Николай вскинул голову, его взгляд метнулся к гробу матери. Он обнял белый саркофаг, прижавшись щекой к серебряной розе, и замер. В тишине было слышно, как трещит лак под его пальцами.
– Хватит, – мысленно толкнул я его, возвращая контроль над телом. Слезы мгновенно высохли, будто их и не было. Тело выпрямилось с неестественной плавностью, как марионетка на туго натянутых нитях.