И еще: многие истории, на первый взгляд, совершенно разноплановые, в действительности оказались тесно связанными друг с другом
В один из долгих зимних вечеров я выложил эти наброски перед собой и принялся выискивать в них обещанный ответ.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛУННЫЙ ПЕЙЗАЖ НА ЗЕМЛЕ
В этом разделе собраны истории, происходившие на территории Каракалпакии – одного из наименее заселенных и наиболее глубинных регионов бывшей единой страны. Средняя плотность населения не превышала здесь одного человека на квадратный километр. Но это в среднем. Фактически же почти всё население было сосредоточено вдоль берегов Амударьи и прилегающих каналов. За пределами этих оазисов лежал пустынный и пыльный, малоизученный край… Здесь в общей сложности я провел около года, забираясь порой в силу служебных обязанностей в самые глухие, неприспособленные для жизни уголки, где, казалось, само время застыло еще несколько веков назад. Однако же именно в этом пыльном краю я невольно прикоснулся к некоторым вещам, которые, быть может, относятся к тому же миру, что и иррациональные числа.
Через некоторое время после получения диплома инженера-электрика я оказался на должности мастера в Ташкентской механизированной колонне номер 71. Эта организация, являвшаяся подразделением треста “Средазэлектросетьстрой”, строила высоковольтные линии и подстанции в благодатном ташкентском регионе. Из всех среднеазиатских мехколонн 71-я считалась самой благополучной. Однако в силу каких-то необъяснимых причин к этому столичному учреждению был прикреплен удаленный каракалпакский участок, расположенный в городе Тахиа-Таше, за тысячу километров от Ташкента. По традиции туда посылали либо проштрафившихся прорабов, либо начинающих мастеров. Но всё равно прикомандированные ИТР всеми правдами и неправдами удирали оттуда при первой же подвернувшейся возможности. Мое заявление о приеме на работу давало возможность руководству мехколонны хотя бы на время заткнуть вечно зиявшую кадровую дыру.
И всё же моя покладистость немало озадачила начальника мехколонны – видавшего виды проницательного еврея Хейфеца. Возможно, он принял мое согласие (без малейшей попытки сопротивления!) за проявление романтизма, еще бытовавшего в ту историческую эпоху.
Полагаю, Хейфец не стал бы так удивляться, знай он о тех двух козырях, которые я держал в своем рукаве.