В какой-то миллиметровой доступности от турникетов контрольно-пропускных воротц находился уже и сам Дворец Знаний. Вид его был означен еще более высоким стилем пролетарского искусства. А именно: стены, в тех местах где они непосредственно примыкали к полоскам мутных очей хором, были отделаны пышными листами лучшего железа, которое теперь рыжо почернело от щедрых снегов и дождей. На одном из центральных фасадов так и вообще было выложено одно из апогеев творчества советских прикладных мастеров – речь идет о богатой мозаике из смальты, украденной со стенок на станциях Ленинградского метрополитена, которая изображала тут таких гениев человеческого рода, как Эвклид, Ньютон, Эйлер, Лобачевский и Гаусс.
Во всяком случае, не по вине этих имен, как и не по вине великой социалистической архитектуры, время, – а скорее даже свобода от времени заметно накладывала отпечаток на саму душу всего живого и неживого в этих странных краях. И, что бы там не говорили по поводу индийских варн, равно как и сословий средневековой Европы, в том отношении, что они были хоть на йоту менее естественны, чем то, что происходит теперь, я очень сомневаюсь в том, что даже для одного-единого из обитателей этого замкнутого мирка мог бы найтись человек извне, который стал бы ему ближе и роднее любого из здешних товарищей или товарок. В ту же степь можно докинуть, что, когда в университете бывали дни открытых дверей или собраний первокурсников все будущие студенты и студенточки бывали рады слышать на них о том, что в стенах Альмы-матери они, скорее всего, как правило, с радостью обретут свой путь и в карьере, и в личной жизни. И все же: любая одежда, жесты, привычки, манера думать и говорить каждого человека внутри этих стен, настолько непостижимо отделяли его даже от «рядовых» горожан и сверстников, что становилось порой неясно, как вообще такое чучело могло вырасти вместе со всеми?
В самих же общежитиях, которые, как уже было сказано, имели поистине исполинские размеры и высоты, любопытно выказывался без всяких усилий с вашей стороны целый пласт культурных наслоений местных аборигенов. В лифтах и на облупленной краске вестибюлей и зал неразборчиво читались дразнилки и милые стишки, карандашиком были нарисованы глупые шуточки и сердечки со стрелками Амура, рядом с которыми, собственно, помещались уже и имена самых счастливых на планете людей. Надо сказать, что шуточки, особенно связанные со всякими фактами из естественных наук, были довольно смешны. Кое-где попадались так и просто нарисованные переменные: х, у и z или линеечки талии какого-нибудь чудного XY-го существа. Были также и области с противной философией. Например, на одном из парапетов своеобразного внутреннего балкона, с которого можно было видеть нижний такой же этаж, который так же мог бы быть превращен в балкон для подлежащего, если б половину пола из него куда-то вырезали, были начертаны такого роду письмена: "fear is bravery" и т.д.