– Где моя прелесть? – спрашивала она навзрыд.
– Что?
– Что вы сделали с ней? Отдайте мне мою прелесть! – голосила страусиха, медленно пятясь спиной к пропасти.
– Я тебя не понимаю! Какая прелесть?
– Где моя прелесть? – заорала она и принялась бегать кругами, издавая звуки, как индюшка.
– Да что за прелесть?![3]
– Что вы с ней сделали? Куда вы её дели? Где моя прелесть?
Я вышел из себя и выпалил:
– Да ты сама её запустила в судейскую башку, дура!
Страусиха замотала головой в стороны и, исступлённо бормоча «нет, нет, нет…», зашагала спиной к жерлу вулкана. Я кинулся к ней…
Всё… Всё пропало… От неё ничего не осталось… Никто в неё не поверит… Что я не так сделал? В какой момент удача обошла меня стороной?..
Я не помню, как очутился у себя в номере. Весь стол был завален выпивкой. Перед глазами вновь и вновь проплывала кошмарная погоня. Мне хотелось забыться. Я заказал ещё. На следующее утро собирался всё повторить, но внезапно вспомнил о Волчонкове и отчиме. Может, Бородьке удалось что-нибудь выяснить? Я собрался и поехал домой. Один.
В полдень я вышел из машины и направился в участок.
Козлов сидел за нашим рабочим столом. Он ни о чём меня не спрашивал. Всё и так было понятно.
– Ну, рассказывай, что произошло. Волчонкова арестовали? – спросил я у него, безуспешно пытаясь придать себе бодрый вид.
– Нет. Завтра. Козлодоева уже выписала ордер на арест. Я тянул, сколько мог.
– Значит, тебе не удалось ничего найти на остальных?
Козлов замотал головой, но встречного вопроса не задал. Всё и так было понятно.
– А про свидетелей? Роддом? Тоже ничего?
– Не-а. Никто из жильцов ничего не видел. О яйцах тоже ничего не слышали. В роддомах у нас сроду не было ни одной… страусихи… – Бородька ненадолго замолчал. – Глухарёв на учёте у психиатра никогда не стоял, дом судьи Умка выставила на продажу, наследство всё её. Так что… всё потихоньку движется к концу.
Всё пропало.
– Да ладно тебеее, жизнь продолжается. К тому же Волчонкову всё равно казнь не светит, говорят, её на днях отмееенят. Я действительно старался надавить на них на допросах. Вот, держи. Это распечатки, сам увидишь, – Бородька пододвинул ко мне листы бумаги, – я был самым «плохим полицейским» в мире. Я его даже гондоном назвал.
– Кого? – спросил я, присаживаясь за стол.
– Филлини.
ДОПРОС № 1