«FONAR', VEREVKA, TOPOR, SPICHKI, RUZH'E, KANISTRA S KEROSINOM, BANKA TUSHENKI, SUHPAJ, APTECHKA, SPASATEL'NYJ ZHILET, RAKETNICA, MACHETE, PROTIVOGAZ, BUTYL' S VODOJ, RADIOPRIEMNIK…»
Из окна продолжала доноситься музыка, впиваясь в мозг и мешая сосредоточиться. Детский голос заунывно голосил:
– Нагружать всё больше нас
Стали почему-то,
Нынче в школе первый класс
Вроде сервитута…
Колонки Джабраилова захлебывались песней.
До линейки оставалось минут пятнадцать.
На асфальте мелом были нарисованы прямоугольники, внутрь каждого из них – вписаны условные обозначения. Ну, 1 «А», 3 «В», 10 «С» и прочее. Все они располагались буквой П вокруг школьного крыльца, которое служило своего рода трибуной мавзолея. На крыльце собирались очень важные люди: какие-то официальные лица из народного просвещения, шефы из дорожно-ремонтного управления, администрация школы, попечительский совет.
Детей выводили из запасного выхода и выстраивали каждый класс в свой прямоугольник. Независимо от численности класса и габаритов ребят, прямоугольники были одинаковыми – и для первоклашек, и для старшеклассников. Потому десятый класс толпился и теснился, а второй – разбредался и терялся. Определенно – белым мелом на асфальте писал Кох!
Хорошо хоть гениталии не понарисовывал, из хулиганских побуждений. Снага есть снага, даже если в хорошей семье воспитывался. Сделать гадость – сердцу радость, это точно один из ментальных столпов зеленокожего племени.
Я подпирал плечом побеленный ствол раскидистого каштана, стоял в тенечке в окружении каких-то бабушек, дядей и тетей, которые пришли проводить в последний путь… То бишь в школу, конечно, – своих ненаглядных чад. Никто не знал меня, я не знал никого, так что можно было слушать бесконечные язвительные комментарии и сплетни по поводу происходящего и почти наслаждаться жизнью. По-хорошему, я вообще мог остаться в кабинете, никто и не заметил бы. Чаю бы попил, в конце концов. Однако руку на пульсе держать стоило: публичные выступления многое говорят о людях. И о нелюдях тоже.
Солнце жарило все сильнее, ветер едва-едва шевелил листья деревьев, в ясном, без единого облачка, голубом небе носились истерические птицы и истошно орали. Джабраилов уже десятый раз крутил свой плейлист, и из колонок снова звучало бессмертное «учат в школе…» В детстве я ни бельмеса не понимал в этой песне и думал, что она про участкового. Ну, знаете: «участковый, участковый, участковый…» Хотя, может быть, причина скрывалась в том, что аппаратура в те далёкие-далёкие времена, когда я в начальных классах учился, в сферу образования поступала дерьмовенькая.