– Что ты кричишь, как торговка на базаре? Дочери ведь, получается, подарил, не первому же встречному, – не повышая голоса, но очень раздражённо пытался остановить Александр Васильевич находящуюся в ярости жену.
– Как же, дочери! Увидит твоя дочь и квартиру, и машину!.. Карьерист, лизун, двуличник, купюролюб!.. За наш счёт!.. – это жена весьма возвышенно отзывалась о нелюбимом дочкином муже.
– Ну, насчёт квартиры ты не права. Квартира – моего отца, царствие небесное. То есть, я хотел сказать, что это моя квартира… А машина? Зачем она мне, Лена? Я не езжу, не люблю я… А ты за руль не сядешь, пока я жив.
– Почему это?
– Не сядешь, и всё. Что тебе надо-то ещё, Лена? Жилище у нас с тобой замечательное. Обстановка, и всё такое. Не голодаем. Не многодетные. Дочь замуж вышла, живут отдельно, не с тобой. А Вадик? Нравится тебе, не нравится, он Милочкин муж. Будь добра, помни об этом и терпи. Дача вон есть. Хоть невелика, но загород! Зарплата! Работа! Мы, слава богу, в здравом уме и твёрдой памяти пока что, к постели не прикованы! Что надо? Машину? Зачем? Умашинился весь город! Вся планета! Не продохнуть! Всё человечество умашинилось, на разный лад, на разный… Погибель свою приближает, честное слово! Ну, что тебе нужно?
Елена сразу замолчала. Нельзя было скандалить с мужем, – он говорил всегда твёрдо, жёстко и бескомпромиссно, если считал, что прав, и не поперечишь. Его твёрдость и однозначность никогда не сопровождались поднятием голоса. Он не кричал, он говорил и смотрел. Спокойствие, лёд взгляда останавливали любого оппонента, снижали накал эмоций, но иногда и убивали наповал.
– Что мне нужно, – психологически повторила сникшая жена. – Любви нужно, Саша, – и метнулась с места, уйдя в свою комнату.
– Что? – вдогонку переспросил Александр Васильевич, но было поздно.
Собака-то зарыта не в «Мерседесе», будь он неладен. Любви нужно.
Александр Васильевич знал не приблизительно, а совершенно точно, сколько минут займёт пеший марш дворами да переулками от его дома до парадного крыльца института. Он прошёл пару кварталов и остановился – встал, как столб. По чёрному, натянутому на спицы шёлку зонта всё так же пусто барабанил дождь, видимо, затянувший долгую песню на весь день. Мятые коричневые листья плавали в грязных городских лужах, расплескивающихся от ботинок торопливых прохожих и колёс бездушных автомобилей. Нет, так идти невозможно, скоро брюки вымажутся и промокнут до колен. Но идти надо.