– На всё Божья воля, милая, на-ко, – Дуня вытянула из волос своих ленту. – Возьми кра́соту на счастье, авось и тебе оно улыбнется.
За занавеской слышались громкие разговоры – сваты всё ещё спорили о приданном, – а в кути пахло берёзовым дымом, сдобным хлебным духом и с приходом холодов забравшимися в дом мышами. Аннушка вдруг вспомнила, как смотрел на неё сегодня Яков, и сердце в груди забилось, затрепыхалось. Пропуская подаренную ленту сквозь пальцы, она отдалась мечтам и, засыпая, сжимала в руках дар его, словно стараясь удержать своё призрачное счастье.
Рано утром мать подняла Аннушку и, велев поскорее умыться, засуетилась у печи. Студеный пол холодил ноги, и Анна сунула их в маленькие подаренные отцом полу-валеночки.
– Поспешай, дочка! Сегодня к Повилике идёшь помощницей. Волосы прибери да спрячь под платок. Она старуха суровая, старой закваски, ежели что не понравится – пиши пропало!
– А если мне не хочется?
– А это ты тяте своему разлюбезному скажи, его распоряжение. Только дома его ты не найдешь – ещё затемно к храму подался, хочет до первого снега управиться. А ты пошевеливайся, Повилика ждать не любит.
Вздохнув, Аннушка подчинилась. Быстро сполоснула лицо под рукомойником, ухватила со стола вареную картофелину и выскочила из дома.
Сентябрь выдался на удивление теплым, холодными были только ночи, да и то не все. Аннушка спешила по главной улице – Барабе, как ее называли, – кивая встречающимся знакомым. Стояло обычное, ничем не примечательное утро: пастух гнал стадо коров за село, лаяли собаки, сосед возился с телегой, рядом крутились помощники – сыновья мал мала меньше, шмыгая, поджимали босые ноги на холодной траве.
– Аннушка! – Одна из сестер, живущая на Барабе, выглянула из-за забора. – Куда это ты в такую рань собралась?
– Матушка к Повилике отправила, – ответила Анна.
Подумав секунду, остановилась поболтать.
– Уж не рожать ли собралась она? – пошутила сестра, выкручивая и развешивая на веревки исподнее мужа.
– А хоть и родит, что с того? – поддержала шутку Анна. – Помнишь, наша бабка в сорок семь родила, так что матушка ещё и понести может.
– Может-то может, – ответила сестра, – вот только надо ли?
Жила Повилика в доме на соседней улице, в самом её конце, где через поле – рукой подать! – уже начинался лес. Хозяйства большого не держала: десяток курей, да задиристый петух с мясистым, малиновым гребнем тут же погнался за Аннушкой, загнав беднягу на скамейку у дома.