– Ублюдок меня порезал, – хмуро произнёс он. – Сбежит при первой возможности. Я же вижу. Ждёт, поганец. Выжидает.
– И ты бы делал так же на его месте, – ответил старик. – Придём в деревню, перережем сухожилия на пятках, и пусть убирает навоз. Рабы лишними не бывают.
Я понял не все слова, но всё равно ужаснулся. Мне не хотелось провести остаток жизни в рабских оковах.
– Нибель, ты же знаешь, что из него не получится хороший раб, – в разговор включился другой язычник, усатый мужик с коротким луком в руках. – Сбежит, ещё и постарается прирезать кого-нибудь. Он уже крови попробовал, хоть и малец ещё.
А усатый меня раскусил, именно так я и хотел поступить. Я брёл по тропинке вслед за ними, опустив голову и вслушиваясь в каждое слово. Я отчаянно надеялся, что гаэлы сейчас поссорятся и поубивают друг друга, но с тем же успехом можно было надеяться, что небо опустится на землю. Никто не станет ссориться из-за какого-то раба.
На горизонте показались хижины, крытые соломой и дёрном, низкие заборчики из жердей, загоны для скота. Тогда мне это всё показалось уродливым и варварским, но теперь я понимаю, что мы сами жили точно так же и в тех же условиях.
Гаэлы заметно приободрились, а я наоборот, полностью осознал своё положение.
Навстречу нам побежали дети, и я вспомнил, как сам точно так же встречал отца из дозоров, военные отряды, проходящие через нашу деревню, купеческие караваны. Дети везде ведут себя одинаково.
Я шёл, не обращая внимания на оскорбления и насмешки, но услышал женский плач, повернулся, и чуть не остался без глаз. Какая-то баба, видимо, жена или подруга убитого язычника, попыталась расцарапать мне лицо, выкрикивая непонятные для меня вопли. Я попытался оттолкнуть её плечом, но разъярённая женщина не отступала.
– Не он его убил, успокойся, – сказал Нибель, и только тогда женщина оставила попытки выцарапать мои глаза.
Женщина села на землю и горько зарыдала, окружённая детьми и подругами, которые бросились её утешать. Лошадь с мертвецом флегматично шагала за нами. Мы вошли в деревню.