Будто растворились.
Я задумался. Должна быть какая-то в этом система. Я вдумывался в приметы, листал в уме и на бумаге обстоятельства. Наконец, я нашел ту самую деталь, которая связывала всех этих пропавших людей. Они пропадали с некой цикличностью. Почти каждый месяц. Плюс-минус день-два. Как будто кто-то невидимый, но методичный, собирал их в определённое время. И знал, когда нужно.
Вдруг из коридора донёсся раздражённый голос дежурного:
– Да сколько можно, Леонтий Прохорович? Опять вы? Ну каждый же раз одно и то же. Опять писать пришли? Давайте обойдемся. Уже сколько раз такое было – пропадает, пошляется потом сам и возвращается. Чего нам статистику-то портить пустыми заявлениями?
Я поднялся. Недовольство в голосе дежурного насторожило. Вышел в коридор. У стеклянной перегородки дежурной части стоял мужчина лет под шестьдесят. В выцветшем, но чистеньком костюме, с прямой осанкой и взглядом, в котором угадывались прошлые командные привычки.
– В чем дело, лейтенант? – резко спросил я. – Почему не хотите принимать заявление?
Дежурный стушевался:
– Да это… Гришка его опять… ну, как всегда. Он у нас каждую неделю пропадает. Шатается по лесам. А потом сам и появляется. Чего из-за него… Показатели только… И бумагу портить, да людей отвлекать.
– Он мой сын, – с укором проговорил мужчина.
– Положено – значит, регистрируй, – отрезал я. – Или ты у нас теперь решаешь, кого искать, а кого нет?
Дежурный, пыхтя, взял книгу, размашисто вписал каракули, будто мстя бумаге за мои слова.
Я повернулся к мужчине:
– Леонтий Прохорович Лазовский, если не ошибаюсь?
– Да… А вы откуда знаете?
– Ну вы в городе личность известная, – чуть отшутился я, не сказал, что навел о нем уже кое-какие справки – ведь всё-таки его сынок шатался с топором по ночному озеру, а в таком деле каждый под подозрением у меня.
Проверить нужно всех и вся.
Он кивнул, слегка нахмурившись и всё ещё вглядываясь в меня – видно, удивлялся новому, незнакомому лицу. Приглашающим жестом я указал в сторону своего кабинета.
– Пройдёмте. Поговорим.
Мы прошли ко мне в кабинет, я прикрыл дверь. Только начал расспрашивать Леонтия Прохоровича о сыне Гришке, как телефон, до того молчавший, вдруг ожил и надсадно зазвенел.
– Петров слушает, – ответил я, беря трубку.
Сначала – только всхлип. Потом голос. Женский и знакомый, но почему-то жалобный.