– «…переполнится мера тяжести вечернего неба, и пепел нашей печали упадет на город и задушит живущих в нем..»
Взахлеб, по-бабьи, вздыхает Макася. И все замирают – настолько созвучны слова эти невесть откуда взявшейся щемящей томительности. Лиловые липкие сумерки, и до утра – ни маячащего вдали костра, ни звезды на горизонте…
– Кто-нибудь там, помоложе, да включите нормальный свет! – не выдерживает Абоянцев.
Сирин приостанавливает звук, пока комната наполняется привычным золотистым светом. И снова голос – только теперь мужской, и Кшисин торопливый шепоток:
– «Нет вечера без утра, ниточка моя, бусинка моя; но только нет мне и дневного солнца без вечернего взгляда твоего. Темна и росиста ночь, только без вечернего слова твоего мне ни тьмой накрыться, ни сном напиться…» – Кшися вдруг вспыхнула и беспомощно огляделась: да нужно ли, можно ли переводить такое?
Все молчали, понурясь.
– «Руки мои скоры в своем многообразии, мысли мои придумчивы в повелении рукам; согласись только – и я откуплю тебя у Закрытого Дома!» – «Не Закрытому Дому, а Спящим Богам принадлежит все сущее…» – «Когда откупал Инебел сестру твою, не Богам он платил, а жрецам, прожорливым и ненасытным». – «Блаженство есть сон, а не сытость…» – «Блаженство – это стоять в сумерках у ограды и слышать, как ты сзываешь своих младших, а они разбегаются с визгом по всему двору, и ты ловишь их, и купаешь их с плеском, и гонишь их, смеясь и припевая, в спальню, а потом все стихает, и вот уже шелестят кусты, и ветви у самой ограды раздвигаются, и руки твои ложатся на побеленные кирпичи… Разреши мне выкупить тебя!» – «Спящим Богам угодна неизменность. Инебел откупил сестрицу Вью, она собрала платья и посуду, и сложила корзину, и омылась настоем из пальмовых игл, и вот ждет она уже четыре дня, когда он придет за ней, и блаженства нет во взоре ее, и в плечах ее, и в руках ее занемевших…»
Снова тоненько поет пустая нить. Сирин Акао медлит выключить звук, словно что-то еще может добавиться, словно что-то еще может перемениться.
– А вышеупомянутый Инебел, вероятно, порядочный шалопай, – приподняв брови, констатировал Магавира.
– Зачем шалопай? – взорвался Самвел. – Сволочь он, вот кто. Таких надо…
Стремительные руки его, взметнувшиеся вверх, выразительно сомкнулись.
– Да? – сказала Кшися. – Быстрый какой! А если этот Инебел только сейчас и полюбил по-настоящему, тогда что? Между прочим, Ромео тоже бросил свою Розалинду!